12 августа 2012 года, в Неделю 10-ю по Пятидесятнице, Божественную литургию в московском храме Рождества Христова в Измайлове совершили первый викарий Святейшего Патриарха, управляющий Центральным и Южным викариатствами города Москвы архиепископ Истринский Арсений ипредседатель Синодального отдела по делам молодежи, временно управляющий Восточным викариатством епископ Бронницкий Игнатий, благочинный благочинный Рождественского округа протоиерей Леонид Ролдугин, благочинный Воскресенского округа протоиерей Александр Дасаев, клирики храма и гор. Москвы.

В этот день в храме Рождества Христова торжественно отметили день 75-летие протоиерея Леонида Ролдугина, который на протяжении 30 лет является бессменным настоятелем храма. Поздравить протоиерея Леонида прибыли благочинный Богоявленского округа архимандрит Дионисий, благочинный Покровского округа протоиерей Александр Абрамов, благочинный Донского округа протоиерей Александр Фарковец, настоятель храма Воскресения Словущего в Брюсовском переулке, заместитель председателя ОВЦС протоиерей Николай Балашов настоятели московских храмов, духовенство, многочисленные прихожане храма, почитатели.

Собравшиеся с благодарностью вспомнили многолетние усердные пастырские труды благочинного и помолились о его здравии.

От имени Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла юбиляра поздравил епископ Бронницкий Игнатий. В связи с 75-летием со дня рождения и во внимание к заслугам перед Церковью епископ Игнатий вручил протоиерею Леониду Ролдугину высокую награду Русской Православной Церкви — орден святых равноапостольных Кирилла и Мефодия II степени.

От имени московского духовенства к юбиляру обратился архиепископ Истринский Арсений и преподнес протоиерею Леониду искусно украшенный наперсный крест и букет цветов.

Протоиерей Леонид Ролдугин родился 11 августа 1937 г. в Москве в семье рабочего. В 1944-1954 гг. учился в общеобразовательной школе. В 1959 г. окончил Московскую духовную семинарию, в 1963 г. — Московскую духовную академию. 4 декабря 1965 г. Святейшим Патриархом Алексием I рукоположен в сан пресвитера, при рукоположении награжден набедреником и камилавкой. В 1965 г. назначен священником в храм Воскресения Словущего на ул. Неждановой в г. Москве, в 1981 г. назначен настоятелем того же храма. В 1982 г. переведен настоятелем в храм Рождества Христова в Измайлове г. Москвы. В 1988 г. награжден митрой. Был благочинным Преображенского благочиния г. Москвы. В 2012 г. указом Святейшего Патриарха Кирилла назначен благочинным Рождественского округа г. Москвы.

Протопресвитер Николай Колчицкий был выдающимся церковным деятелем в 1940-1950 годах ХХ века. Занимая высокие посты (Управляющего делами Московской Патриархии, секретаря Священного Синода, председателя Учебного Комитета Русской Православной Церкви) он старался отстаивать интересы Церкви, несмотря на давление властей. Здесь мы приводим воспоминания об этом пастыре митрофорного протоиерея Леонида Ролдугина - настоятеля храма Рождества Христова в Измайлове, которые, возможно, приоткроют читателю новые для него стороны церковной жизни тех лет.

- Отец Леонид, скажите, с чего началось Ваше церковное служение в Богоявленском соборе?

Я прислуживал в московском Богоявленском соборе, что в Елохове, с 1955 года. Был иподиаконом, стоял с Патриаршим крестом на богослужениях... И прекрасно помню протопресвитера Николая Колчицкого, который с 1924-го и почти до самой смерти служил там настоятелем.

- Расскажите, пожалуйста, об отце Николае, подробнее!

Если говорить о его внешности, то в первую очередь обращали на себя внимание достаточно высокий рост и крупное телосложение отца Николая. Однако он страдал сахарным диабетом и из-за этого имел нездоровый, даже желто-зеленый цвет лица.

Любовь отца Николая к порядку проявлялась и в отношении к самому себе.

Вспоминая о личных качествах, следует сказать, что отец Николай в алтаре был строгим, любил дисциплину, обращался со священниками, как старший, но по-братски. При этом обладал прекрасной дикцией и очень чётко и ясно произносил возгласы. А голос его был настолько громким, что слышно было во всех уголках огромного собора.

Протоиерей Алексей Демин Немаловажно, что любовь отца Николая к порядку проявлялась и в отношении к самому себе: на службы он всегда приходил заранее, войдя в собор, сначала прикладывался к мощам святителя Алексия, митрополита Московского, и только затем входил в алтарь. Еще помню, что отец Николай любил говорить проповеди, особенно в субботу вечером, после всенощной, и они иной раз продолжались по сорок минут, а иногда и по часу.

Вообще многие его современники вспоминали, что он был не просто образцовым священнослужителем, но и мог послужить для людей личным, человеческим примером.

Хотя этот известный священник, помимо настоятельства в соборе, занимал в Церкви и другие высокие должности, он относился к людям со вниманием. Например, однажды отец Николай и мне очень помог.

- Расскажите, как это было?

Я окончил Московскую духовную семинарию первым по успеваемости, но меня не рекомендовали для поступления в Академию из-за противодействия соответствующих органов. Тогда я поехал на приём к Патриарху Алексию I, который тогда отдыхал в Одессе, и Святейший написал бумагу, где отмечалось, что он не видит оснований для отказа в приёме на дальнейшее обучение.

Однако в Духовной академии ее ректор - профессор-протоиерей Константин Ружицкий - сказал, что даже несмотря на эту бумагу не может принять меня на первый курс. И знающие люди посоветовали мне обратиться к протопресвитеру Николаю Колчицкому, который был председателем Учебного Комитета при Священном Синоде.

Однако в тот год ввели правило, что студенты Духовной семинарии и академии, не явившиеся вовремя с каникул, автоматически считаются отчисленными

Я поехал в Елоховский собор, где встретился с отцом Николаем и рассказал о своей проблеме. Он же благословил меня ехать в Духовную академию к началу учебного года, к 11 сентября, что я и сделал. Однако в тот год ввели правило, что студенты Духовной семинарии и академии, не явившиеся вовремя с каникул, автоматически считаются отчисленными. Тем не менее отец Николай снова поддержал меня и велел приступить к слушанию лекций, несмотря на то, что меня не было в списках. Архимандрит Зосима (Иджилов)

Так я продолжил своё обучение в Московских духовных школах, не взирая на попытки противодействия этому компетентных органов.

- Что бы вы еще могли вспомнить о том времени?

Напоследок хотелось бы отметить, что при отце Николае в Богоявленском соборе служили удивительные священники и диакона: архимандриты Зосима (Иджилов; 1864-1961), Иеремия (Лебедев; 1885-1953) и Сергий (Савельев; 1899-1977); протоиереи Александр Акимов (1925-1987) и Алексий Дёмин (1888-1983); патриаршие архидиаконы Георгий Антоненко (1879-1958) и Владимир Прокимнов (1890-1973), а также протодиаконы Петр Байков (1892-1975) и Василий Смирнов (1918-1998).

Если я расскажу о некоторых из них несколько подробнее, то вы сможете представить полнее ту обстановку, в которой совершалось служение отца Николая и в которой определенное время находился я сам.

Например, отец Зосима (Иджилов) в 1930-е годы служил в Богоявленском соборе псаломщиком до своего ареста в 1933-м. После войны был духовником Патриарха Алексия I (Симанского) и продолжал служение в Елоховском соборе, но внештатным священником. О нем говорили, что это был старец, исключительный по своему дару рассуждения.

Архимандрит Иеремия (Лебедев) Также интересна личность архидиакона Георгия Карповича Антоненко, который находился в эвакуации вместе с митрополитом Сергием (Страгородским) (с 1943-го - патриархом) и отцом Николаем Колчицким, и еще во время войны был возведён в сан патриаршего архидиакона. Ни одно церковное торжество Москвы в 1940-1950-е годы не совершалось без его участия. Кроме того, он сопровождал патриарха Алексия I в его зарубежных поездках. Если говорить о личных качествах отца Георгия, то следует сказать, что он был очень добрым и скромным человеком, а к служению относился с огромным благоговением.

Хочется также сказать несколько слов об архидиаконе Сергии Турикове. Он не входил в клир Богоявленского собора и служил в церкви на Преображенке, где настоятелем был митрополит Николай (Ярушевич). Но, подобно уже упомянутому архидиакону Георгию Антоненко, архидиакон Сергий Туриков часто сопровождал Патриарха как в зарубежных поездках, так и во время богослужений в московских храмах, в том числе, конечно же, и в Елохове. Многие называют отца Сергия протодиаконом, но его Патриарх Алексий I удостоил сана архидиакона. Он служил также очень благоговейно. Кроме того, у отца Сергия был прекрасный и сильный голос, отчего его возгласы, произносимые за богослужением, как и возгласы отца Николая Колчицкого, в огромном соборе были слышны всем, что очень важно.

Размышления по поводу книги: . Пастырство. Минск, 2005

А судьи кто?

А. Грибоедов

Хотелось бы предупредить, что все написанное касается исключительно меня, и все возможные неприятные ассоциации мне бы не хотелось перекладывать ни на чью душу, но если вдруг кто-то будет солидарен с моими мыслями, я не возражаю. Принцип, заложенный в основу этих размышлений, сформулирован самим владыкой Антонием: “О чем говорить? Очень просто: проповедь не надо говорить никому, кроме как самому себе... Если слово, которое ты говоришь в проповеди, тебя ударяет в душу, если глубоко вонзается, как стрела, в твое собственное сердце, оно ударит и в чужую душу и вонзится в чужое сердце” . И если мне хоть в какой-то степени удастся соответствовать этому принципу, и найдутся те, кому окажутся созвучны мои мысли, я буду благодарен этим отзывчивым сердцам.

Мы переживаем странные, но все же вполне объяснимые времена. 70 лет советской власти с оголтелой антирелигиозной пропагандой не могли пройти бесследно; оторванность от православной традиции ощущается очень остро и болезненно, и это касается не только церковной, но и обыденной жизни. Мы разучились распознавать, мы потеряли критерии различения добра и зла. Если еще каких-то 40 лет назад, когда основы нравственного воспитания, явно замешанные на православной закваске , позволяли мне, тогда четырех-пятилетнему мальчику, спокойно гулять одному по окраине тогдашней Москвы (моя семья жила в Новогиреево), не боясь быть обиженным и не давая повода родителям беспокоиться обо мне, то сейчас подобное спокойствие не может быть воспринято иначе как сумасшествие. Более того, разгуливая таким образом, я не слышал от окружающих грубого слова, а сейчас невозможно пройти по улице и не услышать матерной брани, которая, увы, стала “нормой” человеческой речи, ибо сейчас “матом не ругаются, а разговаривают”. Но все эти люди, или по крайней мере многие из них, встречающиеся нам на дорогах и весях (см. ) являются овцами Христова стада, ради которых отдал Свою жизнь на кресте Спаситель. В Евангелии есть, казалось бы, два противоположных подхода: в одном случае говорится: « Кто не со Мною, тот против Меня» (); в другом: «кто не против вас, тот за вас» (), – и задача каждого христианина применять на практике именно этот подход, отсекающий волков от овец. Сложность заключается еще и в том, что не только волки рядятся в овечью шкуру, но и, что значительно чаще, овцы с целью самосохранения интуитивно и бессознательно надевают шкуру волчью. Более того, большинство таких овец не знает, что они овцы, но многие из них, преодолевая колоссальное внутреннее сопротивление и настороженность, направляют свои стопы в храм не только для того, чтобы поставить свечку.

С таким обществом приходится иметь дело современному пастырю. А каков он сам? За последние 15–16 лет количество православных приходов и в Москве, и по всей стране значительно возросло, а, следовательно, возросло и количество священников, и тогда кто те, кому Господь доверил Свой виноградник? Диакон Андрей Кураев в одной из своих многочисленных статей с некоторой оторопью рассказывает, что после его лекций к нему подходят священники и благодарят за то, что именно через его книги они несколько лет назад обратились к Богу и пришли в . Рассчитав время от начала даже первых своих книжных публикаций до времени хиротонии этих молодых священников, он чувствует недоумение: а не стоило ли еще попасти самих этих пастырей, вызрели ли они для самостоятельной деятельности? По сути своей многие из нас, недавно надевших рясу, вырваны из этого одичавшего за годы лихолетья Христова стада и поставлены пасти его подобно тому, как в ранние апостольские времена пресвитерами ставились и мытари, и бывшие волхвы, отрекавшиеся от прежней жизни, ибо вера во Христа изменяла все их существо. Понятно, что сила Божия в немощи совершается (см. ), и Господь силен даже таких неготовых восставить в служение Ему, но стоило бы не забывать нам, поставленным в последние годы, что рукоположены мы в основном по принципу, который любил прилагать к себе по смирению своему сам владыка Антоний: “на безрыбье и рак – рыба” .

Я сам стал священником, закончив лишь… медицинский институт. Конечно, мне повезло родиться в священнической среде, и наверно очень многое впиталось в меня с молоком матери, но у меня нет серьезного и систематического духовного образования. Учась на заочном секторе Московской Духовной семинарии, я отдаю себе отчет в том, что преподаватели, принимающие у нас экзамены, безмерно добры, иначе мало кто из нас, заочников, способен был бы ее закончить. Но и образование само по себе вряд ли может научить подлинному служению на ниве Христовой. Конечно, мы научаемся друг от друга. Я хорошо запомнил не только слова, но и выражение лица и интонацию тогда еще диакона Андрея из храма святителя , с которым мы проходили диаконское послушание в Елоховском соборе после нашей хиротонии. Очень умненький молодой человек с такой теплотой и нежностью говорил о своем духовном отце, протоиерее Димитрие Смирнове, который привел его в лоно Церкви, и что ему самому не хватит и десяти, и двадцати, и более лет, чтобы достичь его уровня, что становилось понятно – ему есть у кого учиться. Мне тоже есть у кого учиться: и мой отец, протоиерей Владимир Тимаков, и мой брат, протоиерей Валентин Тимаков, и мои дядья протоиерей Леонид Ролдугин и протоиерей Валентин Радугин, и духовники московского священства протоиерей Георгий Бреев и покойный протоиерей Владимир Жаворонков, и многие другие всегда будут для меня зримыми образами священнического служения. По сути своей, разговоры с ними явились своеобразными пастырскими курсами, о которых говорит владыка Антоний . Но погружение в мир секулярный, через которое я прошел в своей профессиональной медицинской деятельности, тоже, наверное, будет ощущаться всю жизнь, ибо короста цинизма и скептицизма, свойственная многим врачам, – той самой волчьей шкуры как принципа самозащиты, – скорее всего наросла и на меня. Но при том даре, которым я обладаю как потомственный священник, введенный своими родными в великий, таинственный мир Церкви, я понимаю и то, какое влияние оказывают на меня книги Сурожского архипастыря, и понимаю также, как может помочь его слово и другим начинающим священникам, особенно в малых приходах, где батюшка по сути предоставлен сам себе и лишь изредка оказывается под воспитующим оком правящего епископа. И размышления о пастырстве владыки Антония при внимательном чтении могут научить не только “как быть священником, но и какими священниками быть” , или, точнее, как учится тому, чтобы стать священником.

Без епископа нет Церкви: апостольская преемственность нерушима. Владыка всегда будет для меня образом настоящего любящего и жертвенного пастыря Христова стада, для которого соответствие норме пастырского служения – быть для всех правилом веры и образом кротости – является необходимостью и потребностью. И соблюдение нравственного закона он полагал необходимым условием и священнического служения, и окормления пасомых. И большое внимание надо уделить вопросу нравственности. “Одна из трагедий России в том, что все годы коммунистической диктатуры была ограничена в возможностях и в праве проповедовать веру. Но Церковь не была ограничена в праве призывать к строгой чистоте жизни и нравственности – и этого, к сожалению, Церковь не сделала. Скажем, баптисты в этом отношении чище нас, и это очень больно думать, знать и слышать. Баптисты не пьют, баптисты не курят, баптисты не бесчинствуют, а нашим православным людям и в голову не приходит, что есть такие простые вещи, которые всякий может исполнить... как прекрасен мог бы быть человек, если бы он жил в уровень христианской духовно-нравственной жизни” . Более того, эти вещи большинством наших соотечественников совсем не воспринимаются как простые и обязательные к исполнению. Особенно сейчас, в последнее пятнадцатилетие, когда на Россию обрушилось испытание свободой, которая большинством воспринята как безответственность и потворство плоти и страстям.

Как пишет иеромонах Нектарий, “Россия вступила в полосу свободы – той свободы, когда у каждого есть возможность сделать свой выбор. Свободы, которая была предоставлена народу после десятилетий рабства, – предоставлена Богом. Но многие так и не поняли ничего: ни того, для чего она, эта свобода, нужна, ни Кто ее предоставил, ни как ею надо воспользоваться” .

И произошло “резкое разделение людей, словно два потока реки расходятся каждый в свою сторону. Такое разделение происходит сейчас на наших глазах, невиданное, пожалуй, никогда. На одном полюсе – и ее святость, на другом – потеря каких бы то ни было представлений о морали, целомудрии и подобных тому понятиях, какой-то страшный, фантастический разврат” .

Он сам шел за кем-то, кого знал лично, кто был для него путеводителем. В лихолетье еще младенцем вынесенный на чужбину, он явился семенем той веры, которая хранила наших предков, и донес ее до нас, не отвернувшись, как многие его современники, лишенные отечества, от нашей несчастной Родины, и остался верен до конца как ей, так и Русской Православной Церкви, оказавшись таким образом одним из самых верных хранителей традиции. И ко всему прочему семя этой веры принесло плод на, казалось бы, чуждой британской почве, тем самым утверждая и нас в верности выбранного пути и открывая Владыку как продолжателя апостольского служения в наши дни. Это апостольское служение как дар и обязанность становятся условием бытия для каждого православного христианина, ибо, по мысли Владыки, независимо от того, несет ли он священный сан или нет, всякий христианин послан в мир быть проповедником Христа, свидетелем вечной жизни, путеводителем других в Царство Небесное. “Поэтому то, что я имею сказать, относится, разумеется, в первую очередь к священнослужению, но относится также к царскому священству всех верующих” . И если в неправославной Британии удалось Владыке найти отзывчивые к православной традиции сердца, то наша прямая обязанность не терять веру в наших соотечественников, отбившихся от Христова стада, и с надеждой и любовью без устали возвещать им забытую ими радость церковную, потому что “чужих” нет или не должно быть для нас: по слову Христову, «есть у Меня другие овцы, которые не сего двора, и тех надлежит Мне привести» (). Сложность заключается в том, что мы, увы, говорим совсем не на языке Владыки. Сочетание простоты и глубины без использования заковыристых слов и корявых выражений составляют особую обаятельность и притягательность его по-настоящему русской речи, до которой нам никогда не удастся дорасти.

Безусловно, существует Евангелие и святоотеческая традиция его прочтения, являющиеся основой нашего пути. Дорогу к этой традиции помогает отыскать слово Владыки. Бесспорно, мысль изреченная есть ложь, но если эта мысль пропущена через сердце, через душу и вкладывается в другое раскрытое сердце, с жадностью готовое ее воспринять, то такая мысль уже не просто изреченная, – она прочувствованная, и она оказывается способной передать самое сокровенное, не исказив истины. Такой силой мысли обладали пророки, ибо пророк – это человек, не имеющий слова лжи. Такой силой мысли обладает слово Сурожского архипастыря, ибо он не просто призывает, но и сам “на новом языке говорит вечные истины” . И в этом смысле Владыка – явление пророческое в наши дни – «несть лести в нем» ().

Уровень требований, которые предъявляет владыка Антоний к пастырскому служению каждого из нас, обязывает с оторопью всмотреться в свою поступь: не являемся ли мы сами заблудшими пастырями блуждающего стада Христова, слепыми вождями слепых (см. ), ибо уж больно чувствуется несоответствие этим критериям. Надежда только на одно, что научимся бережному отношению к тому дару, который вручил нам Христос и возгласом Аксиос! подтвердила Церковь. Что станем мы той тонкой хирургической перчаткой, которая благодаря своей хрупкости не мешает хирургу творить земные чудеса своей рукой. Ибо “мы должны быть настолько гибки, настолько тонки, чтобы мудрая рука Божия могла руководить каждым движением” .

12 августа исполнилось 70 лет благочинному храмов Преображенского округа, члену Епархиального совета города Москвы, настоятелю храма Рождества Христова в Измайлове протоиерею Леониду Ролдугину. Поздравить юбиляра собрались многие представители московского духовенства, а богослужение в сам день юбилея по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия возглавил архиепископ Истринский Арсений.

- Отец Леонид, расскажите о Вашем детстве, о Ваших родителях, о том, как Вы пришли к вере.

Слава Богу, у меня была верующая семья - и родители и бабушки с дедушками. Дома всегда молились, всегда были иконы, семья ходила в церковь - исповедовались, причащались, поэтому для меня приход к вере был естественным процессом.

- Откуда Вы родом?

Я москвич. Мои родственники ходили в основном в храм Петра и Павла в Лефортово, в этом храме и прошло моё церковное детство. В то время в храме служили известные московские священники - протоиерей Дмитрий Цветков, а чуть позже - протоиерей Павел Кораблёв. Меня ещё мальчиком привели в алтарь, дали стихарик, там я прислуживал: кадило подавал, со свечой выходил.

- Вы застали мальчиком церковную жизнь в Москве во время войны. Какой она была?

Запомнилось, что было очень много народу и страшная духота в храме. Пройти было невозможно, народ стоял и вокруг храма. Тогда храмов было мало, а беда сплотила всех, и люди шли в Церковь, участвовали в богослужениях, молились искренне и сердечно. Несмотря на то, что жизнь была очень сложной и опасной, люди не останавливались в стремлении прийти в храм. В праздничные и воскресные дни храмы были просто набиты битком в прямом смысле, невозможно было протиснуться, перекреститься было сложно. Поэтому я запомнил этот особый духовный подъем, который был в народе во время войны.

- Как сложилась Ваша жизнь после войны? Вы поступили в семинарию?

Да, после окончания школы в 1955 году я поступил в первый класс Московской духовной семинарии. Мне предлагали пойти во второй или третий класс, но я решил пройти по всем ступенькам. Четыре года моей юности прошли в семинарии, потом, не без сложностей, поступил в академию.

Владыка Питирим, когда я был уже семинаристом, отбирал иподиаконов для Святейшего Патриарха Алексия I, и выбор пал в том числе на меня. В течение десяти лет я был крестоносцем Святейшего Патриарха Алексия I. Годы, проведенные в семинарии - самые лучшие, самые святые годы познания, благодатной молитвы и благодатной помощи преподобного Сергия, годы восторгов и слёз… Земля ведь в Лавре Преподобного святая, это самое лучшее место в России. Да и не только в России, во всём мире нет такого места, на мой взгляд.

- Кто-то из семинарских преподавателей запомнился Вам особенно?

Запомнились многие, каждый по-своему. Например, владыка Леонид (Поляков), внес совершенно новую струю, иное отношение к студентам. С одной стороны он и церковность старался привить, с другой - заботился об общем культурном воспитании ребят. Владыка Питирим, тогда ещё архимандрит, тоже уделял много внимания студентам. Преподаватели всегда обращали наше внимание на то, как служит Святейший Патриарх Алексий - просто, доступно, благодатно, невычурно и вместе с тем с глубочайшим внутренним благоговением. Вот на это стоило смотреть, это стоило впитывать.

Замечательный миссионер старой школы, отец Иоанн Козлов, говорил прекрасные проповеди, смелые и зажигательные. Иван Никитич Шабатин, читавший курс русской истории, прекрасно умел подметить самое нужное, самое существенное, преломить в свете современности, связать прошлое и настоящее.

Литургику вёл Алексей Иванович Георгиевский, тоже очень благодатный человек, много принесший в преподавание из личного опыта, из пережитого. Он много рассказывал о святых, очень любил преподобного Серафима Саровского, литургическая жизнь в его преподавании проходила через подвиг наших святых подвижников благочестия.

Сарычев Василий Дмитриевич вёл у нас догматику, строгий был преподаватель, но благодаря его трудам мы многое выучили. Филаретовский катехизис знали почти наизусть. Во время учебы роптали, но, по прошествии времени, поняли, что когда эта основа выучена, можно это осмысливать, иначе уже относиться к каким-то вещам. Мы с благодарностью к нему относились, хоть он и был строгим преподавателем. Он привил нам любовь к Феофану Затворнику, сам занимался им и с нами делился своими знаниями, давал всевозможные разъяснения. Самое главное - его богословие не было сухим.

Были замечательные молодые преподаватели. Отец Алексий Остапов, который создал Церковно-археологический кабинет, читал у нас церковную археологию. Лекции отца Алексия об иконах, церковной письменности, нумизматике всегда сопровождались показом, то есть церковная археология была подтверждена немалым количеством экспонатов. Его лекции всегда были очень интересными.

Замечательный преподаватель был Старокадомский Михаил Агафангелович, он у нас в академии читал патрологию, но его, как человека энциклопедических знаний, эксплуатировали в другом плане. Он хорошо знал древнегреческую философию, его часто просили разъяснить что-либо прочитанное нами из этой области. Как учили стоики, как учили Аристотель, Платон, что говорили неоплатоники - всё это было в сопоставлении со святыми отцами очень интересно. Кроме того, он давал нам дополнительные знания по астрономии, географии, потому как сам принимал участие в географических экспедициях, бывал на Севере, мог рассказать об обычаях и нравах тех мест.

Каждый из преподавателей делал церковную науку живой. Они преломляли её через своё сердце, через свой жизненный опыт и передавали нам. Я очень благодарен им и счастлив тем, что пришлось учиться в это время и видеть таких замечательных преподавателей.

Отец Леонид, за стенами школы, в обычной жизни насколько было тяжело в советское время человеку верующему и ходящему в церковь?

Обо всех я сказать не могу, скажу о себе. Мне не было тяжело. Кто мог мне препятствовать? Что могло заставить меня не молиться? Кто мог повлиять на мою совесть? Никто не мог этого сделать. Это моё, родное, я с этим свыкся, этим живу. Мне это близко и дорого, даёт смысл моей жизни. Разве может это кто-то запретить? Да, были внешние ограничения. Но молиться искренне, плакать о своих грехах, благодарить Бога, восхищаться Божиим творением - кто мог запретить? Как сказано у апостола Павла: «Кто отлучит нас от любви Божией?». Никто этого не мог, здесь они были не властны. Многие внешние препятствия не касались души человека.

Люди во все годы советской власти приходили в храм, каялись, занимались благотворительностью. Никто не мог запретить душе человека быть доброй, отзывчивой, сострадательной. Многим людям такое стремление давало силы переносить скорби и испытания.

Когда я стал священником в 1965 году, внешних ограничений было немало, но всегда были люди интересующиеся, приходящие в храм, желающие читать православную литературу, и мне кажется, что интересовались больше, чем сейчас. Может быть, я отстал в своём представлении, но раньше попавшей в руки книгой дорожили гораздо больше. Читали богословскую литературу, находили Павла Флоренского, отца Сергия Булгакова, Ильина, и многих других. Для людей это было интересно, это была их внутренняя духовная жизнь. И пусть всё это не было разрешено к печати, всё равно для тех, кто интересовался, книги эти были доступны.

То же самое было не только с философами и богословами, но и со святоотеческой литературой - перепечатывали, перефотографировали и «Добротолюбие», и святых отцов. Так что я не могу сказать, что мы были духовно обделены или что духовная жизнь была как-то чересчур зажата. Простор для души есть всегда. И свобода всегда есть. Да, иногда нужно было выстоять, показать свой характер, обозначить, что вот это - моё, я буду за это стоять, вы никогда меня в этом не разубедите.

- Вы стали священником в 1965 году. Расскажите немного о том, где и с кем проходило Ваше священнослужение.

У меня не было особых перемещений. Храм Рождества Христова в Измайлове - мой второй храм. Первый храм - моя первая любовь - Воскресения Словущего на Неждановой, теперь в Брюсовом переулке. В то время я работал в Патриархии, у Даниила Андреевича, секретаря Святейшего Патриарха Алексия I. Я подал прошение о рукоположении, и сначала предполагалось направить меня в другой храм, а потом протоиерей Владимир Елховский, тоже работавший в то время в Патриархии, узнал об этом и предложил мне служить у храме на Неждановой, на что я ответил согласием. Он был человеком очень добрым, прямым, открытым, к тому же он был сыном новомученика. И моё служение началось под покровительством и отеческим взглядом отца Владимира. От многого он меня остерегал, многому учил, ненавязчиво и разумно. Не вноси ничего своего, вот есть традиции - выполняй их. Главному его совету не вносить ничего своего, соблюдать традиции, я старался следовать.

В том храме были замечательные люди. Некоторые из них прошли и ссылки, и лагеря, но среди них не было озлобленных. Может быть, в светских кругах озлобленность встречалась, но вот среди людей церковных я этого не видел.

Мне приходилось исповедовать людей, отсидевших 17, 20 лет, вернувшихся совершенно больными, разбитыми. Казалось бы, у них должна быть обида на жестокость власти. Но они были даже благодарны за такую школу, которую не прошли бы нигде. Господь всё-таки ведёт каждого человека своими путями, зная, что каждому нужно. Мне многие говорили и о том, что если бы не оказались в лагере, а жили бы обычной светской жизнью, то, наверное, не стали бы верующими. Вот так люди обретали иной, религиозный подход к трагическим изменениям и перипетиям своей жизни.

Были люди, которые прошли войну и коллективизацию, но были и остались при этом добрыми, отзывчивыми, сострадательными и светлыми. Несмотря на все сложности, которые выпали на их долю, они не потеряли ни веру, ни оптимизм, ни светлого отношения к жизни, как к дару Божию. Многие самые настоящие чудеса Господь творил с верными ему людьми: защищал, предохранял, наставлял их.

Когда меня рукополагали, то давали такое наставление - служить каждую Литургию как самую первую, словно что-то совершаешь не ты, а совершается с тобой, и как последнюю, которой больше никогда уже не будет. Вот и люди приходили в храм с таким же настроением, словно на последнюю службу. В то время была очень сильная духовная жажда, старались впитать в себя каждое мгновение службы. Таким был мой первый приход.

Храм Воскресения Словущего всегда ассоциируется с личностью митрополита Питирима. Каким Вам запомнился владыка Питирим?

Личностью он был действительно запоминающейся и выдающейся. Я помню его, когда он был преподавателем в семинарии, читал у нас Новый Завет, делал это замечательно, очень интересно, насыщенно. Помню его, когда он был инспектором - строгим, но, вместе с тем, всегда справедливым и человечным. И в храме у него была дисциплина и порядок. Он во всём воспринимал традиции, переходящие от Святейшего Патриарха Алексия I, во внешнем и во внутреннем, в строе службы и в облачении, в пении.

Владыка Питирим был носителем этих достойных традиций, которые были освящены временем, опытом, религиозным молитвенным горением многих достойнейших иерархов нашей Церкви. Вживаться в эту традицию было нетрудно, она была родная, своя, и это была замечательная школа. Отношение к нему было действительно хорошим, как к выдающемуся архипастырю, с уважением, с почтением, с любовью и вниманием. И он к людям всегда относился с уважением, не снижая при этом требований к порядку. Особенно он любил службы, связанные с духовной школой, очень любил акафисты Божией Матери. Последнюю неделю месяца он служил сам в Академии, поддерживал народное пение. Людей собиралось очень много. Все с удовольствием принимали участие в службе, ведь людям очень важно и приятно быть активным участником богослужения, а не просто стоять в храме.

Многому можно было научиться из его проповедей, из того, что он иногда рассказывал за обедом, в другое небогослужебное время о Святейшем Патриархе Алексии, о знакомых архиереях и священниках. Беседы и наставления эти были весьма и весьма поучительны. Я очень благодарен владыке и поминаю его всегда. Он сделал меня иподиаконом Святейшего Патриарха Алексия, мы служили вместе, и потом, когда меня уже перевели сюда, у нас сохранились хорошие отношения, я бы сказал даже отношения заботливые. Он всегда спрашивал попросту: «Ну, как ты? Есть ли какие-то проблемы? Если что-то нужно - приходи, говори». Очень это было по-отечески - просто и хорошо.

- Отец Леонид, расскажите о храме, в котором вы служите сейчас.

Храм Рождества Христова в Измайлове никогда не закрывался. Это был старый храм с традициями, здесь служил отец Виктор Жуков, которого знала вся тогдашняя церковная Москва. Он очень любил пение, подбирал священников и диаконов с голосами, поэтому здесь были некоторые свои особенности и традиции. Я старался их не нарушать, принимать и по возможности поддерживать. До сих пор те неофициальные праздники, которые здесь были, и которым отец Виктор придал важное приходское значение, стараюсь поддерживать.

- Расскажите об этих приходских традициях.

Есть, например, переходящее празднование в честь Иерусалимской иконы Божией Матери. Официальное празднование 25 октября по новому стилю, а неофициальное празднование в одно из воскресений июля. В этот день по традиции совершается служба, крестный ход, водосвятие. И так же отмечается переходящий праздник в честь целителя Пантелеимона, в одно из воскресений пасхального цикла. Эти праздники связаны с тем, что когда-то село Измайлово, где расположен храм, было подмосковной деревней, а через икону целителя Пантелеимона и Иерусалимскую икону Божией Матери были явлены милости и чудеса Божии. И в память об оказанном местным жителям благодеянии традиция сохраняется до сих пор.

Нам очень дорого и памятно то, что в нашем храме с 1945 по 1950 год служил архимандрит Иоанн (Крестьянкин), и некоторые прихожанки помнят его до сих пор. Многие считали себя его духовными детьми, ездили к нему в Печоры. Незадолго до своей кончины он подарил нам свою келейную икону Иерусалимской Божией Матери, с дарственной надписью сзади: «Колыбели моего священства». Отец Иоанн был рукоположен в этом храме и здесь служил до своего ареста и всегда с благодарностью вспоминал этот храм.

Вернёмся немного назад, в советское время. С чем Вам приходилось сталкиваться в советское время, будучи настоятелем? Ваш однокашник, отец Владимир Диваков, вспоминал о сложностях, возникавших с уполномоченными, со старостами в московских храмах. Он рассказывал разные, довольно печальные, истории о тогдашней жизни.

Мне приходилось сталкиваться, пожалуй, с тем же, с чем и отцу Владимиру. Был у меня староста, Николай Петрович Кириллов, пожилой человек, глубоко верующий. Уполномоченные смотрели на него сквозь пальцы: сидит старик и пусть себе сидит. Слава Богу, он никогда ни на кого ничего не доносил, мне очень с ним повезло.

После него старостой стал совершенно другой человек, который при одном упоминании об уполномоченном вскакивал с готовностью сделать все необходимое. Конечно, этот человек что-то там про нас говорил, попросту «стучал». Но сам он рассказывал, что он из простых людей, вспоминал, как мать его потихоньку ото всех молилась, хранила в доме иконочку. Это же просто изломанный человек был. И его душа требовала и внимания и заботы. Он знал, что поступает нехорошо, но, понятное дело, боялся и приспосабливался, как мог. Его нужно было просто пожалеть. Когда человека понимаешь, то и он оттаивает.

Двойственные были люди. С одной стороны боялись уполномоченных, которые могли в любой момент снять их с этого места, с другой стороны мучались душевно, когда-то приходили и исповедоваться, и причаститься. Как бы человек ни подличал, он потом каялся и сожалел об этом. Да, не хватало мужества, силы воли. Но кто бы его ни назначил - исполком или уполномоченный, если оказался человек в храме - нужно относиться к нему как к человеку. Тем более что человек крещёный, требующий внимания и участия. И если он ощущал это участие и внимание, то сам же на него отзывался и относился по-другому и к Церкви, и к людям, в ней служащим. А если шли на конфликт и противостояние с такими людьми, то от этого бывало только хуже. Своё отстаивать можно и нужно перед тем же уполномоченным, перед исполкомом, но не забывать о том, что перед нами люди, что они тоже чада Божии.

К одному из наших председателей комитета по делам религий меня привела знакомая. Она была его приятельницей. Зашли мы к нему домой, нас пригласили по рюмочке выпить. И он потихонечку говорит: «Ты о внуке-то моём помолись. Ведь такой балбес. Я же ведь не совсем безбожник». И подарил мне, а в то время это было большой редкостью, Библию брюссельского издания. Вот вам пример того, как совсем по-другому может открыться человек в домашней обстановке. Человек, который мог быть суровым и непримиримым, оказывался совсем иным.

Батюшка, а сильно ли, на Ваш взгляд, люди изменились после советской власти? Ведь не стало теперь уполномоченных, в церковь ходить стало проще…

С одной стороны, конечно, проще. Церковь многое может теперь позволить себе официально, чего не могла при советской власти. Сейчас все можно делать на законном основании. Раньше все делалось без рекламы, а теперь стало больше внешнего, чуть показного. Господь и тогда ведь знал, что делалось людьми втайне, и додавал явью людям за это. Конечно, многое изменилось. Открылись храмы, они восстанавливаются, строятся монастыри, возрождаются духовные школы - слава Богу, действительно, это за молитвы наших новомучеников, исповедников, подвижников российских Господь даровал нам это время, когда можно не скрывать свою веру.

А вот внутреннего горения и трепета стало меньше, к сожалению. Может быть, я уже в своих грехах закоснел и не воспринимаю всего так, как следовало бы. Может быть, моё мнение ошибочно. Но кажется мне, что желания прийти к Богу, такой сосредоточенной молитвы не стало. Я не знаю как у других, но во мне что-то оскудело. Возможно, поэтому я своё вот такое негативное отношение и распространяю на других.

Вы занимаете ответственный пост благочинного Преображенского округа столицы. С какими вопросами Вам приходится сталкиваться в своей деятельности?

Должностей я никогда не искал. Они приходили - я принимал их как церковное послушание. И гордиться тут нечем. Дано послушание - надо исполнять, скажут завтра «не надо» - слава Тебе, Господи. Вот пока нужен - буду служить, как могу, пока Господь даёт силы. Другие на этом месте были бы лучше, это я знаю точно, потому что во мне нет административной жилки, которая должна быть.

Приходится бывать и строгим, и взыскательным, и это не оттого, что мне хочется кого-то унизить или показать себя. Мне хотелось бы, чтобы в Церкви были достойные и ответственные пастыри. По пастырю судят о многом. Хочется, чтобы пастыри были внутренне просвещённые, чтобы они могли поговорить с любым человеком. Именно поэтому требования к общему образованию, к общему развитию должны быть очень высокие. Не хочется, чтобы планка опускалась всё ниже, ниже и ниже. Пусть она наоборот поднимается выше. Тогда люди тоже будут к этому стремиться.

Самое главное, чтобы люди были искренни, шли в храм по внутреннему убеждению, с жертвенной готовностью. Вот если душа будет живой, будет отзываться на боль, страдания, нужды людей, если душа будет милосердной, то человек будет готов дать ответ о своей вере.

Конечно, приходя на священническое служение, человек должен приносить в себе это внутреннее желание, потребность послужить Богу, это должно быть призванием, самым лучшим и прекрасным в жизни. Чтобы человек мог сказать: я без этого жить не могу, в этом вся моя жизнь, моя радость, моё упование.

Я вспоминаю одного из наших псаломщиков, был такой замечательный Василий Степанович. Трёх бы сейчас поменял на него одного. У него было удивительное отношение к службе! Он приходил всегда заранее, брал Минею или Триодь, начинал готовиться к службе. Минею носил, прижав к сердцу, а не как какую-то случайную книгу под мышкой. Прочитает, скажет: ну, слава Тебе, Господи, поблагодарит поминаемого в этот день святого за возможность совершения службы, закроет книгу, поцелует, перекрестит. Вот такое благоговейное отношение было к службе.

Отец Леонид, перед Вашим взором проходит много молодых священнослужителей. Есть ли какие-то качества, которые должны быть присущи именно современному священнику или со временем эти требования не меняются?

Конечно, люди со временем меняются. Но основные требования остаются неизменны. Человек должен быть, прежде всего, нравственным, чистым, добрым. Хотелось бы, чтобы приходящие служить люди отдавали свои самые светлые помыслы и силы, свои лучшие чувства для служения Богу. Чтобы служение было не просто с покорностью, а с благоговением.

Главное, чтобы было внутреннее желание предстоять перед Богом, а остальное приложится. Миссия нашей Церкви будет успешной только при душевной полноте служащих в ней людей.

Беседовал диакон Александр Волков

17 / 08 / 2007