В поэзии Петровского времени можно выделить две струи - устную, народную, отражающую ощущения широких народных масс, и виршевую, создававшуюся «образованной» верхушкой общества. Необходимо подчеркнуть, что поэтические произведения фольклорного типа в отдельных случаях создавались и представителями привилегированных слоев общества. Например недавно доказано, что в конце XVII в. был поэт, который писал прекрасные песни, ничем не отличающиеся от народных песен, - это стольник Петр Квашнин. Интересно, что он уже пробует писать и силлабические вирши, которые у него выходят гораздо хуже.

Другой пример - известная песня - «То не пал туман на сине-море» - о воине, который умирает на чужбине и своему коню завещает вернуться к родным и рассказать жене, что он умирает: «Ты скажи моей молодой жене, что женился я на другой жене... » и т. д. Эта прекрасная песня стала народной. По словам Н. А. Львова - составителя песенника Прача, эта песня сочинена его дедом, когда он возвращался из Персидского похода 1722 г. Это указание можно подвергнуть сомнению, потому что само содержание песни очень популярно и знакомо. На ту же тему существует близкая монгольская песня времен Чингиз-хана. Это несомненно - странствующий сюжет. Деду Львова, вероятно, принадлежит лишь одна из обработок этой песни.

Совсем иной характер - сугубо книжный - носило виршетворчество Петровской эпохи. Характерно, что существенную роль в этом жанре играло начертание, зрительное впечатление. Таковы, например, азбуковники, идущие из Византии и у нас популярные уже в XI в. У нас существовали переводные и оригинальные азбучные молитвы, прославления, приветствия, акафисты. Но самая интересная форма азбуковников, которая характерна для Петровского времени, - это бытовые повести в стихах, относящиеся ко второй половине XVII и началу XVIII в. Мы знаем три таких повести в стихах: «О прекрасной девице», затем автобиография подьячего Семена Левицкого, наконец, появившаяся несколько позже замечательная повесть, от которой до нас сохранился отрывок, только конец, - повесть, условно названная исследователями «Роман в стихах».

Такая форма повестей-азбуковников продолжалась и несколько позднее, но серьезное значение она уже перестала иметь.

Составление таких азбуковников требовало известного мастерства. Ничего, конечно, не стоило начать стих с буквы а, б и т. д., но когда дело доходило до последних букв славянских, то здесь вставали большие затруднения. Так, например, было невозможно или очень трудно начать стих с ер или с ять или с кси и пси .

Относительно пси был определенный выход из положения: обычно начинали стих со слов псы, псовый и т. д. В отношении кси можно было проявить больше творчества. Здесь встречаются такие слова, как, например, в «Романе в стихах» имя Ксения , или в биографии подьячего стих начинается со слов к сей . Но как быть с ять ? Иногда просто писали слова, начинающиеся с этой буквы, например едет , а иногда брали само произношение, например яти , т. е. взять . Что касается до ер , то мы встречаем, например, такие слова, как ерзнул (дерзнул), или встречаем вместо еры - яры , например ярость, ярыжник и т. д.

Еще более, чем азбуковники, рассчитаны были на зрительное восприятие акростихи. Акростих - также характерное явление для ранней Петровской эпохи (как и для до-Петровской), и не только акростих, но и мизостих, где нужные буквы помещались в середине строчки. Иногда это было очень трудно и для автора и для читателя. Особенно любили акростихи ученые монахи-писатели. Есть акростихи, например, у Димитрия Ростовского, у Федора Поликарпова и Кариона Истомина. Они не чуждаются при этом разных ухищрений. Например Карион Истомин, желая вместить в акростих двадцать букв, составляющих вместе сочетание трех слов «худ Карион Истомин», - девять букв, составляющих два первых слова «худ Карион», размещает как начальные буквы в девяти первых стихах, а фамилию свою вмещает в один десятый стих, состоящий у него из четырех слов, начальные звуки которых и составляют его фамилию Ист-о-ми-н. «ИСТину Оным МИлости Наздати».

Ясно, что здесь начертания играли самую существенную роль в работе над стихом.

Также и Федор Поликарпов в своем «Букваре» затейливо полускрывает в акростихе свое авторство. Он предоставляет читателю догадаться об имени автора, совсем не открывая фамилии. Начальные буквы акростиха составляют слова «Богодара труд»; Федор в переводе с греческого значит «дар божий», или «богодар».

У Истомина больше авторского тщеславия. В стихотворное вступление к «Букварю» он вставляет строчку и о себе: «Иеромонах сочини ее Карион». Есть у него и длинные акростихи на сочетание «Царевич Алексей вечно живи», «Иеромонах Карион Истомин».

Другой вид стихотворства, тоже связанный с зрительным впечатлением, - многочисленные вирши на гербы; это такой род творчества, который был потом совершенно утрачен. От первого виршеписца Андрея Рымша дошли до нас такого рода стихи на гербы знатных господ. В таких стихах обычно были и описание герба и его толкование. Сюда же относятся надписи на заглавных листах, гравюрах, которые находятся в начале книг, обычно также писавшиеся в стихах.

Надо сказать, что виршемания доходила до того, что старались рифмовать даже типографские данные и вообще весь заглавный лист. Например у Кариона

Истомина мы находим следующее:

Седьм тысяч двухсот третьего лета,
Сия служба пета,
Июлия Луны
В типографии царствующего города Москвы.

Еще нужно указать на зрительную выразительность, которую культивировали в школьной лирике, в школьных упражнениях. Таковы стихотворения «пифагорические», «рачьи», «грифические» и т. д. Такие вирши можно воспринимать только глазами.

Максимович, например, написал похвалу царевичу Алексею, которую

Петровская эпоха внесла в технику схоластического стихотворства довольно много нового. Постепенно уменьшается роль начертания в виршах и усиливается внимание к звуковой их стороне.

В предыдущие эпохи, можно сказать, установились уже некоторые стандарты относительно рифмовки. Собственно говоря, обычный, самый употребительный стих - стих, завещанный Симеоном Полоцким; его верный ученик, слепо за ним следовавший, - Сильвестр Медведев, а уже позднее Буслаев, которого очень хвалил Тредиаковский. Вот три автора, которых можно считать классиками-виршеписцами. У них мы видим преобладание 13- и 11-сложных размеров. При этом они придерживаются парных рифм - женской рифмы. Мужская и дактилическая считались неприемлемыми. Таков был стандарт до-Петровской эпохи.

В Петровскую эпоху мы наблюдаем желание уйти от этого стандарта, и целый ряд поэтов прибегает к разным формам строфического построения. Из них простейшее - когда каждая 4-я строчка является полустрокой, т. е. имеет вдвое меньше слогов, чем остальные.

Или другой прием: к четырем строкам присоединяются слова, не рифмующиеся ни с чем, если можно так назвать, нечто вроде возгласа, как это встречается в песнях. Очень заметно стремление от многосложных строчек перейти к более коротким, дробя длинные строки, что особенно важно для пения - в кантах и ариях. Появляются внутренние рифмы. Таким образом, если первые и третьи строки имеют внутренние рифмы, то четверостишье обращается в шестистишье, чем значительно облегчается произношение. В связи с этим появляется все больше тонических строк среди силлабических и в течение стиха вносится разнообразие.

Поэзия Петровской эпохи чаще всего имела прикладной характер. В первую очередь это относится к дидактической поэзии, которая преследовала цели образовательно-воспитательные, а также к панегирической лирике, которая была призвана прославлять деяния Петра, пропагандировать их значение. Наоборот, сатирические вирши и любовная лирика обслуживали интересы частного быта.

Дидактическая поэзия оказалась самой нужной и самой актуальной в конце XVII и начале XVIII в. Для целей преобразования России и укрепления ее могущества понадобилась западная наука и, прежде всего, знание языков и наук математических. В целях пропаганды и разъяснения нужных знаний и расцветает дидактическое стихотворство. Его прикладной характер подчеркивается тем, что дидактические вирши входят в состав учебных и образовательных книг, чтобы облегчить запоминание или повысить интерес к изучаемому. Например большинство русских людей тогда еще не подозревало о существовании Америки. В книге Кариона Истомина находим такие вирши:

Америка часть четверта.
Ново земля в знань отперта.
Вольнохищна Америка
Людьми, в нравах, в царствах дика.
Тысящьми лет бысть незнанна,
Морем зело отлиянна.

Веры разны в бальвохвальстве,1
Наги люди там в недбальстве.2

Во всей книге Федора Поликарпова «Букварь треязычный» найдется не более двух-трех удачных образов в виршах составителя книги, но богаты образностью помещенные в той же книге стихи Григория Богослова, приведенные и в греческом подлиннике и в латинском и славянском переводах. Здесь читатель находил такие афоризмы, как «без крыл не летай и птица без крыл не летает», или такое сравнение:

Шуми морстии мужа безумного словеса,
Тяготящие бреги, не тучнят лугов.3

Из исторических сведений, пропагандируемых стихами, по традиции самыми важными считались сведения из библейской истории, например в «Месяцеслове» на 1713 г. к каждому месяцу прилагались стихи, где указывались важнейшие события из библейской истории, происходившие в этом месяце, например:

В марте Израиль прийде в Черное море
И от египетского освобожден был горя.

Традиции церковной литературы были еще очень сильны. Характерный факт: в московской типографии в 1724 г., т. е. в конце царствования Петра, было 14 станков, из них только 2 печатали светские книги, а все остальные церковные. Но дух эпохи сказывался и в этих немногих светских книгах. Важнейшими представителями дидактической поэзии Петровской эпохи являются три составителя ценных для того времени учебных книг: Карион Истомин (1650-1722), Федор Поликарпов (1731) и Леонтий Магницкий (1669-1739).

В 1692 г. выходит стихотворный «Букварь» Кариона Истомина, в 1701 г. «Букварь славянскими, греческими и римскими письмены» Федора Поликарпова, в 1704 г. его же «Словарь треязычный», годом раньше, в 1703 г. знаменитая «Арифметика» Магницкого, также насыщенная виршами.

Кроме стихотворных объяснений гербов и гравюр, помещенных в книге, в стихах объясняется также и план книги. Затем - стихи, объясняющие, что такое деление, сложение и т. д. При сложении больших чисел рекомендуется особенное внимание:

Ибо коль многи слагаешь,
Большу в мозг память влагаешь.

И так после каждого раздела. Эти примитивные еще дидактические стихи явились предшественниками позднейшей дидактической поэзии XVIII и XIX вв. - дидактических поэм Хераскова, Воейкова, Норова и др. и в первую очередь ломоносовского письма-рассуждения «О пользе стекла».

Высокая лирика Петровского времени может быть разделена на два основных вида: духовный и светский. Промежуточный вид - вирши философского содержания, сводившиеся к размышлениям о тщете всего

земного, о смерти, - близок к духовной лирике. Между тем для нас наименьший интерес представляет именно лирика духовная. В основном, она отражала потерпевшее значительные удары в Петровскую эпоху рутинное, церковное мировоззрение.

В этой связи можно указать, как на необычайно плодовитого виршеписца - на Максимовича. У него есть книга, в которой больше 10 000 виршей. Об его стихах неблагоприятно отзывались и Димитрий Ростовский и Кантемир, который сказал, что эти стихи «жестки и ушам досадны».

Вирши на смерть, о тщете всего земного, продолжающие традицию церковного мировоззрения, были очень частым явлением в поэзии того времени; почти все они писались учеными монахами.

Светская высокая лирика находилась также почти всецело в руках духовенства. Авторы ее - в большинстве случаев воспитанники Киево-Могилянской коллегии или Московской славяно-греко-латинской академии. Виршетворчество на польском, церковно-славянском и украинском языках, процветавшее на Украине, перекинулось и в Московскую Русь с переездом в Москву украинских ученых монахов. В связи с этим и язык русских панегирических виршей Петровской эпохи насыщен украинизмами и, в несколько меньшей степени, полонизмами. Наиболее интересными представителями панегирической лирики явились три крупнейших духовных деятеля Петровской эпохи: Феофан Прокопович (1681-1736), Стефан Яворский (1658-1722) и Димитрий Ростовский (1651-1709), все трое выходцы из Украины. Стихотворения являются только незначительною частью оставшегося от них рукописного литературного наследства. Как люди одаренные и начитанные, они умели иногда отходить от шаблонов школьной пиитики того времени и в какой-то степени быть своеобразными. Их произведения трудно смешать, даже когда они берутся за одну и ту же тему. Когда обнаружилась измена Мазепы, им, украинцам, важно было отмежеваться от него. И Стефан Яворский и Феофан Прокопович проклинают в стихах Мазепу, но делают это различно, и тут сказывается несходство их идеологий и их стиля: Стефан Яворский - религиозный фанатик, добившийся у Петра казни придворного поэта царевны Софьи и своего антагониста, проповедника и астролога Сильвестра Медведева, инквизиторски относившийся к раскольникам и к лицам, подозреваемым в протестантизме, обрушивается в своих виршах 1708 г. и на Мазепу, как религиозный фанатик.

В длинном стихотворении в 88 строк он рассматривает измену Мазепы не как государственное преступление, а как страшный грех перед богом, как нарушение крестного целования, как козни неблагодарного и коварного сына против нежно любившей его матери - России. Весь арсенал образов взят из Библии: Мазепа второй Ирод, который убивает чад России, он - Иуда, он - второй Каин. Россия терпит от него обиду, как Давид от неблагодарного сына - Авессалома; Мазепа - «бес», Мазепа - «сатанин сын» и т. д. Только один раз встречается образ не библейского происхождения в жалобе на то, что «божии храмы» стали «вертепы» от «шведского льва и волка Мазепы», и далее «друг твой Лев, ты волк». Это уподобление Карла XII льву возникло с начала войны со Швецией и идет от изображения льва на гербе Швеции. Язык произведения богат украинизмами: ѣ произносится как и , что сказывается на рифмовке.

Ах! тяжку горесть терпит мати бидна.
Утробу мою снедает ехидна!
Кто мне даст слезы, якоже Рахиле?
Восплачу горько в моем смутном диле.

Кончается стихотворение молитвой России к богу с просьбой наказать изменника и угрозами Мазепе:

Известен буди, яко тебя, вора,
Ад ожидает и погибель скора.

Иначе строит обвинения Мазепы Феофан Прокопович в своем стихотворении «Епиникион», где он воспевает Полтавскую победу. Он осуждает Мазепу не с религиозной точки зрения, или, лучше сказать, она у него на втором плане. Он называет Мазепу мерзким извергом, стыдом нашего века, упрекает его за то, что он, забыв любовь отчую, на отца отечества, т. е. на Петра, «мечет меч дерзкий»; этим он преступил «закон естества». Поэт упрекает Мазепу в трусости. Мазепа оказывается двойным изменником: царю и Марсу; он «трепетен во брани».

Библейские образы здесь, как и в соответствующих театральных «действах», заменены античными, мифологическими. По этим стихам нельзя догадаться, что автор их - духовное лицо. В этом отношении, как и во многих других, Феофан Прокопович является противоположностью Стефану Яворскому: он совершенно чужд религиозного фанатизма, свойственного Яворскому. В истории русской виршевой поэзии Стефан Яворский и по содержанию и по форме является шагом назад по сравнению с Симеоном Полоцким или Сильвестром Медведевым. Наоборот, Феофан Прокопович тот интерес к светским темам, который обнаруживался уже в виршах ученых монахов, его предшественников, сделал преобладающим и тем обозначил решительный сдвиг в сторону светской литературы, характерный для Петровской эпохи.

Вот почему среди виршеписцев Петровского времени первое место безусловно следует отвести Феофану Прокоповичу. У него мы находим действительно искренние чувства, у него мы находим необычайную гибкость и разнообразие в смысле жанров. О чем только он ни писал! Писал и похвалы Петру, писал о лихорадке, писал о том, как трудно составлять словари и т. д. и т. д. К разнообразию тематики присоединяется и разнообразие внешней формы. В этом отношении он занимает также безусловно первое место. У него мы видим строфу, состоящую из трех строк на одну рифму в виршах о поражении при Пруте. У него мы встречаем первые силлабические октавы, причем вполне понятно их происхождение: Феофан полтора года жил в Риме, а октава - итальянская форма.

Лучшее его произведение - «Эпиникион», что по-гречески означает «победная песнь». В этой оде дано описание Полтавского боя, первое в русской поэзии, первое в том ряду, который приведет впоследствии к пушкинскому описанию в «Полтаве» (см. у Феофана - те же скрежет, стоны и т. д.).

В высокопатетическом тоне говорит Прокопович о том, как будут вспоминать Петра впоследствии - как будут им гордиться внуки его современников и с уважением относиться к тем людям, которые видели Петра, знали его.

Язык виршей Прокоповича, простой и понятный в шуточных стихах, в высокой лирике бывает местами труден для понимания, главным образом из-за необычайной расстановки слов, которая явилась результатом подражания латинским стихам. Но тогда это несомненно нравилось, как признак высокой культуры. Что касается до обилия украинизмов, то оно присуще большинству представителей громкой лирики и даже лирики любовной того времени.

Гораздо слабее в области стихотворства было влияние немцев. Из многочисленных од, написанных Петру, три оды написаны немцем Паусом

тоническим стихосложением. У Пауса есть и образность и чувство строфы, но язык у него невозможный; он коверкает русские слова, сокращает их, не договаривает и т. д. По-немецки же он, как и пастор Глюк - представитель духовной поэзии, - писал вполне грамотные стихи.

Торжественная лирика особенно культивировалась в Московской славяно-греко-латинской академии. Там щеголяли своей ученостью и сравнительно высоким уровнем стихотворной техники. Особенно показательны в этом отношении две анонимных приветственных песни Петру I по случаю посещения им Москвы в 1721 г., после Нишгадтского мира, и в 1722 г., по возвращении из Персидского похода. Обе были тогда же напечатаны. Первая из них, как это нередко водилось в практике, между прочим - и московской академии, написана на двух языках: латинском и русском, и, как всегда бывало, на латинском лучше, чем на русском.

Так было даже и у наиболее одаренных авторов, как Стефан Яворский, Феофан Прокопович, Димитрий Ростовский. Писать по-латыни или по-польски, где и поэтический язык и стихотворная техника были уже давно выработаны, было им несравненно легче, чем, будучи украинцами, создавать русские стихи. Еще труднее была задача немцев, пастора Глюка и магистра Пауса; без труда сочиняя на своем родном языке, они не только наводняли свои русские стихи германизмами, но и коверкали русские слова. Существенным недостатком торжественной лирики Петровской эпохи является ее язык, пестревший всякого рода варваризмами. Например:

Градом, езерам, народам подбитым,
Островам многим, синусам разлитым.

В этих двух строках два полонизма - езеро и подбитый в смысле «покоренный» и латинское слово синус , т. е. «залив».

В области стихотворной техники петровская торжественная лирика интересна первыми опытами строфики. Парная рифмовка не является более обязательной: появляются тройные созвучия, рифмы перекрестные, рифмы опоясные, строфы в 5, 6, 7 и 8 стихов и т. д.

Еще больше заметно стремление отойти от старых канонов стиха в одах, носивших название «кантов», т. е. предназначавшихся для пения.

Наибольший интерес представляет кант, написанный Димитрием Ростовским, до сих пор не опубликованный. Он носит латинское название «Cantum in victoriam serenissimi Imperatoris», т. е. «Кант на победу светлейшего [или „яснейшего“] императора». Какая победа воспета в канте, не указано, но из текста можно предполагать, что это - взятие Нарвы в 1703 г., так как в нем есть такое место: «крепкие стены Нарвы, аки Трои, падоша от российской державы».

Основная мысль канта - противопоставление шведского короля Петру. Шведский король - это немейский лев, побежденный Геркулесом (Петр - по-гречески

«камень»).

Льва немейска сила изменися,
О камень твердый Петра сокрушися.

Да се дело
Всяк пой смело
Беспрестанно
Всеизбранно
«Днесь виват!»

Шведский король - мрак, Петр - свет; вот вторая пара контрастирующих символов:

Кто может сие от века сказати,
Может ли свету мрак одолевати;

Мрак - швед темный,
Свет - царь денный
Побеждает
Всяк вещает:
«Днесь виват!»

Библейских образов в этом произведении нет, но очень много выражений и понятий, чуждых старой Руси: муси парнасски, рыцарский, триумф, Троя, виват . Короткие строки приближаются к тоническому стиху, правильному двухстопному хорею.

Нужно сказать, что исходным пунктом образов льва и орла служили гербы: российский - орла, и шведский - льва. Внимание к геральдике отразилось и на образах поэзии того времени.

Очень любопытен один кант, где намекается на то, что Карл XII был ранен в ногу во время Полтавского боя - он назван безногим львом, бегущим от орла, т. е. Петра. Карл понял, что нечего надеяться на Мазепу. Язык этого канта очень ярок при всей невыдержанности стиля.

На ряду с возвышенным слогом в нем - черты живой народной речи, в том месте, где Карл начинает бранить Мазепу.

Кант начинается с высокого стиля:

Орле парящи
Шведа страшащи.
На льва безнога
Ты двоеглавный
В мире преславный
Найде трезвого.

А потом читаем:

Мазепа дурак,
С деревни казак
Сюда мя призвав,
Видя же гибель,

Свою погибель,
От меня сбежав.

Кант на смерть Петра интересен как чисто светский кант. Здесь автор грустит не о том, что жизнь человеческая ничтожна, а выражает скорбь о том, как же Россия будет теперь жить без Петра. Вся надежда возлагается на Екатерину. Как и в других кантах, мы наблюдаем здесь приближение к тонизму: короткие строки написаны как бы правильным дактилем. Кант имеет строфическое построение и состоит из двух восьмистиший. Вот первое из них:

В слезах Россия вся погружалась,
По Петре в сиротстве как осталась

Свет помрачись,
Столь сокрушись...
Венец твой увиде при гробе
Только стенать,
Только рыдать... и т. д.

Новые формы общежития, конец теремной жизни, появление женщин на ассамблеях и т. д., те сдвиги, которые произошли в придворном быту, отразились на любовной лирике, которая начинает приобретать все более и более книжный характер и все более приближается к западной любовной поэзии. До сих пор любовная лирика существовала только в форме народной песни. Если и высокая панегирическая лирика, обслуживавшая общегосударственные интересы, сравнительно редко прибегала к печатному станку, то произведения любовной лирики Петровского времени, обслуживавшие интересы частных лиц, вполне понятно, совсем не существовали в печатном виде и опубликованы были значительно позднее, в конце XIX или в XX в.

Любовные вирши писали не только мужчины, но и женщины. Новизна некоторых образов, заимствованных с Запада, некоторая изысканность и галантность стиля, а подчас и более легкая и разнообразная строфика - всем этим дорожили люди Петровского времени как признаком новой европеизированной культуры, в их глазах более высокой, чем прежняя, создавшая формы народной песни. Эта неофициальная поэзия - любовные вирши - становится скоро более модным жанром, чем поэзия официальная - панегирическая лирика. Она имела несравненно больший круг потребителей. Обращает на себя внимание и совершенно другой состав авторов. В то время как дидактическая поэзия и панегирическая лирика были почти всецело в руках ученых монахов, любовные вирши - творчество мирян (в большинстве случаев анонимное). Вирши или песни, арии, принадлежавшие или только приписываемые определенным авторам, все наперечет. Среди этих авторов любовных виршей один - Савка Карцов - слуга, сочинивший по заказу своего барина любовное послание к его возлюбленной. Другие авторы, сохранившие свои имена, так или иначе принадлежали к придворной среде. Тут следует назвать Петра Андреевича Квашнина, бывшего в конце XVII в. стольником царицы Прасковьи Федоровны; Виллима Монса, выходца из Немецкой слободы, брата любовницы Петра, адъютанта Петра во время Полтавского боя. Впоследствии он был казнен Петром за любовную связь с Екатериной. Из предполагаемых авторов можно указать Столетова, секретаря Монса. Типичный авантюрист и взяточник, он также был казнен после смерти Петра. Наконец, сочинение некоторых песен приписывается дочери Петра, Елизавете, впоследствии ставшей императрицей. По дошедшим до нас образчикам любовных стихов трех авторов - Квашнина, Карцова и Монса - можно проследить эволюцию любовного жанра. От Петра Квашнина дошло до нас несколько песен на русском языке и несколько виршей на украинском. Первые, где он строго придерживается поэтики устной народной песни, местами очень хороши; вторые, являющиеся попыткой писать по-новому и не на родном языке, большею частью неудачны.

В русских песнях, где язык и художественные приемы (параллелизм, отрицательные сравнения, тавтологии, постоянные эпитеты и т. д.) были давно выработаны, Петр Квашнин дает образцы прекрасной русской речи:

Кабы знала, кабы ведала
Нелюбовь друга милого,
Неприятство друга сердечнова,
Ой, не обыкла бы, не тужила бы,
По милом друге не плакала,
Не надрывала б своего ретива сердца.

Здесь нет ни одного слова, которое было бы неуместно в народной песне.

Или, например, такое обращение к «буйным ветрам».

Занесите мою тоску-кручину во темные во леса,
Потопите мою кручину водами глубокими,
Загрузите мою кручину песками желтыми.

Встречаются и оригинальные отрицательные сравнения, не повторяющие образцы народной поэзии, хотя и взятые из жизни природы.

Не легкий зайчик протекает,
Красная девица из терема поглядывает,
Своего мила друга посматривает.
Не зелена трава зеленеется,
Душа-девица усмехается,
Не тихий дождь опускается,
Красна девица слово молвила.

Песни Квашнина богаты и конкретностью описания н эмоциональностью.

Много-то гулено, много-то видено,
Такова же друга не наживано...
Краше был красного золота,
Дороже был чистого жемчуга,
Нрава был послушного,
Слова был утешного,
Очами был, как ясен сокол,
Лицом он был, как белый снег,
Черны кудри шапкою.

По сравнению с песнями Петра Квашнина, дошедшее до нас любовное послание Савки Карцова, датируемое 1698 г., отличается отходом от устной народной поэзии в сторону церковности и книжности. Тема та же, что и в большинстве любовных песен Квашнина - переживания любящего сердца в разлуке, но трактовка и оформление этой темы совсем иные. Как показывают некоторые выражения («лазоревый мой цветочек» и др.), Савка Карцов хорошо был знаком с народной поэзией, но он предпочитал писать стихи по-новому, по-ученому, вставляя славянизмы и украинизмы, стараясь быть галантным («наимилейший мой животочек») и благонравным, ничего не делающим без благословения церкви и родителей. Упоминаются и обещания, данные богу, и просьба не забывать в своих молитвах и т. д. Отказавшись от художественных средств народной поэтики, Савка Карцов очень дорожит, как это было принято в виршах, рифмой, хотя бы и плохой: «полетел - прилетел», «тебе - себе».

Еще один шаг дальше от русской народной поэзии, но с ориентировкой не на церковно-славянскую речь, а на модные образцы западной любовной лирики, сделал русский немец Виллим Монс. Коверкая русскую речь, он вводит в свои стихи такие образы, как «Купидо, вор проклятый», который радуется, что «пробил стрелою сердце», «сердце все пробитая» (у Монса оно женского рода) «рудою [т. е. кровью] запеклось».

Этот образ очень привился κ русской любовной лирике XVIII в., так же как и другой: любовь - пламя, которое нельзя самому потушить. И в том и другом случае влюбленному грозит смерть. Только ответная любовь может залечить раны и предотвратить опасности пожара.

Так же, как стихи Монса, малоценны в поэтическом отношении, но

показательны в историческом и анонимные любовные песни Петровского времени, в том числе многочисленные «арии», вставленные в прозаические повести.

Рядом с народными выражениями «светик мой», «матушка» могли стоять «Купида», «виват», «фортуна»; некоторые из этих выражений хорошо осваивались, например «фортунища злая». Эти нескладные любовные вирши имели большой успех и, значит, отвечали какой-то насущной потребности. Повидимому, нравилось и изображение любви как страсти, ведущей к гибели. Популярна была тема самоубийства от неудачной любви («Пробью на мечи свои бедные перси»). Повидимому, нравилась своей новизной и строфика:

Я не в своей мочи огнь утушить.
Сердцем я болею, да чем пособить?

Что всегда разлучно,
И без тебя скучно
Легче б тя не знати,
Нежель так страдати
Всегда по тебе.

Как характерный для Петровской эпохи факт, надо отметить также усиление в виршевом стихотворчестве сатирической струи, направленной преимущественно против духовенства.

Сатирические вирши всегда были ближе к реальной действительности, чем высокая лирика, проще по языку и обыденнее по образности. Например в одной сатире на духовных пастырей, относящейся к концу XVII в., осмеиваются те, кто проповедуют на словах строгую аскетическую жизнь, но только для других, а сами так жить не считают нужным.

Самим же таковая содевати,
Аки сапоги с гвоздями обувати.

К Петровскому же времени относится сатира на архиепископа Феодоса, который изображается лихоимцем.

На собранные вещи выписал из-за моря, купил сервиз,
За который в России немного и сам не повис...

Характерно, что некоторые популярные сатиры, существовавшие дотоле в прозаической форме, в Петровскую эпоху облекаются стихами, как, например, знаменитая сатира об Ерше Ершовиче, осмеивавшая судопроизводство.

Панегирическая лирика отражала события с официальной точки зрения; историческая песня с точки зрения народных масс; любовная лирика культивировала галантность обхождения, но изображения человека Петровской эпохи мы нигде в этих жанрах не видим. Этот пробел до некоторой степени восполняют бытовые повести в стихах. Как и сатирические вирши, они отличаются бытовым натурализмом и отходом от церковной морали. В традиционную форму азбуковников вливается новое содержание. Разрабатывается тема борьбы за личное счастье или благополучие. Изображаемые характеры и их судьба подчеркивают значение, которое начинают приобретать в данную эпоху личная инициатива, ум и образование.

Приблизительно 1710-1720 годами датируется замечательная автобиографическая повесть подьячего Семена Петровича Левицкого, интересная и по форме и особенно по содержанию. Повесть написана строфами по пяти стихов в каждой, причем четыре неравносложных стиха с

традиционными в виршевой поэзии парными женскими рифмами, а пятый стих непременно трехсложный, ни с чем не рифмующий. Строфы расположены по порядку азбуки, т. е. первое слово каждой строфы непременно начинается с соответствующей буквы. Кроме того, в начале есть подробное стихотворное же заглавие в 7 строк, а в конце заключение или «совещание» в 12 строк.

В языке много славянских слов (аще, зело и т. д.), неологизмов (вертопрах ) и слов западного происхождения (фортуна, банкет, элексир, ренское ). По содержанию это своего рода «Повесть о горе-злочастии», но совсем без благочестия или религиозной морали. Как и в знаменитом произведении XVII в., сын не захотел послушаться наказов родительских, захотел жить по-своему и за это пострадал. Но на этом сходство с «Повестью о горе-злочастии» и кончается. Причиной несчастий Семена Левицкого являются не отход от заветов старины, не непослушание старшим, а недостаток природного ума, - эта мысль является лейт-мотивом всей повести. Отец, «пастырь словесных овец», т. е. поп, готовил сына в приказные и, «присмотря» его глупость, нередко «плетью наказывал», а пуще всего заклинал его не знаться с «вертопрахами», а сын как раз подружился с «вертопрахами» и, получив по смерти отца немалое наследство, все его прокутил. Далее рассказывается, как герой повести пробовал «славным быть в приказном деле», как переходил от подьячего к подьячему, как давал обеды нужным людям, как сидел в приказе на высоком месте «третьим товарищем» и как, неудовлетворенный этим, стал размышлять о перемене профессии.

Царедворцем мне быти, чаю, не гожуся.
А в церковниках жить - от людей стыжуся.
Затесаться в посад - торговать не умею,
Подрядчиком быть, - отнюдь того не разумею

Чорт дал мне и к ремеслу всякому леность
А дьявол напустил в глупости моей смелость,
И оттого, в какой чин ни мышлю, добра не чаю,
Разве как начал жить и вовсе кончаю

До смерти.

Ни одного мгновенья не было у героя мысли о спасении в монастыре, как в «Повести о горе-злочастии». Герой повести обсуждает вопрос о возможности поездки за границу и об обучении во вновь заведенных школах, где учат «семи свободным наукам и партесу». То и другое отвергается. За границу ехать, как оставить жену одну? Что о ней будут говорить? (Героя мало интересует, как жена будет себя вести, а только, что про нее говорить будут). Учиться же во вновь заведенных школах хорошо бы для карьеры, да нет склонности к наукам. Самолюбие и тщеславие руководят его поступками. На этой почве он поссорился с тестем, подрался с ним, «проломил голову» ему и за это был взят в приказ для наказания. Но, несмотря на все злоключения, герой не теряет самообладания: «лучше бы мне, - думает он, - на свете не жити, нежели за глупость в поругании быти». Кончается повесть тем, что герой после смерти одного из родственников решается оттягать от других наследников богатое наследство и начать жить снова в полное свое удовольствие.

Еще более любопытна по своему бытовому материалу другая повесть в стихах, написанная также в форме азбуковника, где рассказ ведется от лица женщины. Произведение это не датировано, и возможно, что написано оно не при Петре, а при его преемниках, но тем не менее оно в высшей степени характерно для нравов начала века. Композиция этого произведения не так стройно выдержана, как в исповеди подьячего: отдельные главы или главки, обозначаемые буквами алфавита, очень неравномерны по числу строк. Но язык лучше, чем в автобиографии подьячего: встречаются импровизированные пословицы, например «милому сметанка, а немилому творог» и т. д. Героиня повести - натура активная. Дочь зажиточных родителей, воспитанная в домостроевской семье, она не только не хочет жить по домостроевским идеалам, по родительской указке, но даже вступает в упорную борьбу с отцом-самодуром. Она решила сама устроить свое счастье, она отдалась тому, кто ей полюбился, но не был по вкусу ее родителю. Между ее отцом и милым явная вражда. В этой борьбе дочь всецело против отца и даже «смерти ему желала». Она тайно от отца выучилась читать и переписывается с милым. Отец, когда узнал это, прежде всего избил мать за то, что не досмотрела, потом дочь. Отец заставляет ее выйти замуж за другого, за немилого. Подробно описывается девичник и свадьба. В первую брачную ночь она перехитрила мужа, скрыв, что она не девушка. В этом месте повесть сбивается на фабльо. И после свадьбы героине удается продолжать свои встречи с милым. Все это испортила «псовка-соседка». Ее одаряли подарками за молчание, а она нашла для себя выгоднее выдать тайну влюбленных. Героиню разлучили с милым. В заключительной фразе традиционное пояснение, что несчастье это является наказанием за грехи. Но концовка эта никак органически не связана с остальным текстом повести, чуждым церковной морали, и кажется насильственно пристегнутой.

В области поэзии, - если не считать устного народного творчества, о котором речь будет итти особо, - Петровской эпохой были сделаны только первые робкие шаги. Подлинной художественной высоты порожденные петровской реформой идеи достигли впоследствии в творчестве Кантемира и особенно Ломоносова, а не в наивных и тяжеловесных виршах непосредственных современников Петра. Но как бы ни были наивны первые попытки создания новой поэзии с точки зрения позднейших достижений, все же в целом они имели положительное значение, ибо по-своему отражали основной факт культурной жизни эпохи - пробуждение личности к действию, к борьбе со старозаветным церковно-феодальным укладом мысли и морали. В этом смысле стихотворство Петровской эпохи было этапом, прокладывавшим дорогу дальнейшим путям русской поэзии.

Стефан Яворский

Жизнь Стефана Яворского пришлась на тот период истории, когда Украина, разоренная десятилетиями войн и смут, оказалась расколотой на западную часть, оставшуюся под властью католической Польши, и восточную, сохранявшую автономию под протекторатом России.

В XVII веке усиливался национально-религиозный гнет в западных землях Украины, и сохранявшие верность православию люди, не желавшие переходить в католицизм или принимать унию, переезжали в приднепровские области. К их числу принадлежала и семья галицких шляхтичей Яворских, в которой в 1658 году родился будущий выдающийся религиозноцерковный деятель Стефан Яворский.

Мальчик получил хорошее образование в Киево-Могилянской коллегии. Среди его учителей и покровителей были выдающиеся киевские богословы и церковные писатели того времени Иосафат Кроковский и Варлаам Ясинский. Был он близко знаком и с уже немолодыми Иннокентием Гизелем и Лазарем Барановичем, а также неутомимым тружеником и аскетом, близким ему по возрасту и интересам Димитрием Туптало и многими другими людьми, составлявшими цвет тогдашней киевской учености.

Для завершения образования С. Яворский около 1680 года отправился в Польшу, где, по прагматическим соображениям формально приняв унию, слушал лекции в католических коллегиумах и академиях Львова, Люблина, Познани и Вильно. Получив звание магистра философии и свободных искусств, он в 1687 году возвращается в Киев. Здесь он публично отрекается от унии и принимает монашество. С 1689 года С. Яворский преподавал в Киево-Могилянской коллегии риторику, поэтику, философию, а потом и богословие. Впоследствии он стал ректором этого авторитетного учебного заведения.

Философский курс, прочитанный Яворским в 1691–1693 годах, включал такие нормативные разделы как диалектика, логика, физика (натурфилософия) и метафизика (философские основания картины мира). В 1690-х годах Стефан сближается с образованным, проникнутым духом культуры барокко гетманом И. Мазепой, пользуясь его всемерной поддержкой.

Глубокое знание западных явлений и форм культуры, при бесспорной преданности православию, способствовало его известности в России. Произнесенная им речь над гробом боярина Шейна восхитила Петра I, уже не выпускавшего Яворского из поля зрения.

По распоряжению царя С. Яворский был возведен в высокий сан митрополита Рязанского и Муромского, а после смерти в 1700 году стоявшего на принципиально консервативных позициях патриарха Адриана назначен местоблюстителем патриаршего престола. Вскоре митрополитом Ростовским и Ярославским стал образованный и близкий С. Яворскому по духу киевлянин Димитрий Туптало. В их церковной и культурно-просветительской деятельности было много общего, что обусловлено как причастностью их к одной духовной традиции, так и постоянными личными контактами и согласованностью действий.

На посту местоблюстителя патриаршего престола С. Яворский всячески поддерживал и благословлял политику Петра в деле распространения просвещения и европейской образованности. При его содействии в Москве был основан первый театр.

Проповеди С. Яворского отличались содержательной глубиной, производя сильное впечатление на современников. Новый стиль русской церковной проповеди, сформировавшийся в петровские времена, во многом обязан влиянию С. Яворского и других воспитанников киевской богословской философско-риторической школы.

Но еще больше он делает для перенесения на московскую почву киевской системы религиозного философско-литературного образования, сопряженного со знанием древних и новых языков. Став протектором московской Славяно-греко-латинской академии, С. Яворский приглашает в Москву хорошо знакомых ему киевских профессоров, в том числе и Феофилакта Лопатинского, начавшего читать курс философии в Первопрестольной в 1704 году.

Поддерживая петровские реформы в области светской политики и образования, Стефан Яворский все более расходился с царем в вопросах, касающихся жизни и места в государстве православной церкви. Он не скрывал своей убежденности в необходимости избрания патриарха Московского и всея Руси. При этом С. Яворский ориентировался на идеал церкви как самостоятельного во внутренних организационных и духовных вопросах учреждения с собственными, независимыми от государства средствами.

Яворского упрекали в ориентации на католическую модель церковной организации, хотя он не претендовал на примат церкви над государством, стремясь к их симфонии по византийскому образцу. Петру, однако, ближе была система отношений государства и церкви, сложившаяся в протестантских государствах Северной Европы, когда церковные институты организационно оказывались под полным государственным контролем, сохраняя свободу лишь в богословских вопросах. Такой вариант поддерживал другой киевский философ и богослов, давний соперник С. Яворского Феофан Прокопович, пользовавшийся полным доверием Петра и способствовавший охлаждению царя к местоблюстителю патриаршего престола.

Ощущая перемену отношения к себе со стороны российского самодержца, С. Яворский, по своей природе человек менее честолюбивый и властолюбивый, нежели Ф. Прокопович, неоднократно просил об отставке, но не получал на это согласия Петра. Авторитет С. Яворского как главы церкви должен был санкционировать проводившиеся преобразования и реформы. Конфликт между ними разгорелся, когда С. Яворский пытался защитить от отцовского гнева обманным путем доставленного в Россию царевича Алексея. Царь был настолько возмущен этим заступничеством, что вопреки всем правилам и обычаям запретил первому на тот момент лицу Русской православной церкви выступать с проповедями, опасаясь публичного осуждения своего варварского поступка - казни сына.

Но и тогда Петр не позволил С. Яворскому отойти от политической жизни, хотя местоблюститель патриаршего престола не скрывал своего отрицательного отношения к ряду царских распоряжений, грубо попиравших православную традицию. Так, он был против учреждения в 1721 году всецело подчиненного государю Св. Синода, однако вынужден был стать его председателем (президентом) и возглавлял его до самой смерти, последовавшей через год.

Стефан Яворский оставил огромное литературное наследие: проповеди, стихи (в том числе на польском и латинском языках), а также фундаментальные богословские и полемические трактаты, наиболее значительным из которых является «Камень веры», завершенный в 1718 году. В этом произведении Яворский пытается противостоять усилению протестантского влияния в православии, поддерживаемого в начале XVIII века Ф. Прокоповичем и самим Петром I.

Стефан Яворский - не только высокообразованная и чрезвычайно талантливая, но и трагическая фигура петровского времени. Искренне приняв и поддержав реформаторские начинания молодого царя, для содействия ему переехав из Киева в далекую, холодную Москву, потратив немало сил для реализации новшеств, в преклонном возрасте он осознал невозможность идти на дальнейшие компромиссы с собственными нравственно-духовными ценностями и вкусами ради царской воли.

Но вместе с тем, местоблюститель патриаршего престола не нашел в себе достаточно сил, чтобы в противлении царскому своеволию в церковных делах дойти до открытого неповиновения российскому самодержцу. В последние годы жизни он стремился к книжному уединению, однако ему не суждено было обрести покой. В 1722 году глава церковной иерархии скончался, мучимый душевными противоречиями. Но вклад его в развитие российской образованности дал обильные плоды.

Митрополит Стефан Яворский (1658-1722 гг.)

Последним крупным представителем юго-западной схоластической традиции в великороссийской проповеди был Стефан Яворский, в проповеднических произведениях которого нашли отражение все основные требования схоластической школы к форме, построению и развитию проповедей.

Митрополит Стефан, в миру Симеон, родился в 1656 г. в Галиции у православных родителей, небогатых дворян. Позднее его семья переселилась в окрестности Нежина, а он сам поступил в Киево-Могилянскую коллегию. Еще до окончания полного курса Яворский для углубления образования отправился за границу, где прослушал философию и богословие в польских католических школ. Для этого он вынужден был выполнить непременное требование возглавлявших эти школы иезуитов - принять (хотя бы и внешне) католичество в форме униатства. По возвращении из Польши он отрекся от униатства и принял в Киево-Печерской обители постриг с именем Стефана. Одновременно он был назначен на должность "официального проповедника" в лавре и других монастырях и церквах, которую исполнял "с великою пользою и услаждением слышащих". Обладая блестящим талантом и глубоким богословским образованием, Стефан вскоре составил себе репутацию замечательной проповедника. В 1700 г., уже в сане игумена, он был отправлен по церковно-административным делам в Москву, где его заметил Петр Первый, счел полезным в делах преобразования России и в том же году определил митрополитом - Рязанским и Муромским.

После смерти патриарха Адриана, Яворский был назначен местоблюстителем патриаршего престола, а в 1721 г. президентом Священного Синода, какую должность и занимал до кончины, наступившей в 1722 г. Однако лишь первые одиннадцать лет своего первоиерархического служения, в которые он пользовался благосклонностью Петра I, митр. Стефан имел реальную свободу в проповеднической и административной деятельности, а после 1711 г., когда различия в понимании целей и задач преобразования жизни русского общества между императором и митр. Стефаном выявились в полной мере, последний оставался во главе церковной иерархии лишь номинально, перенося непрестанно невзгоды, обвинения и оскорбления от своих врагов, в числе которых был и Феофан Прокопович.

Историческая заслуга Стефана Яворского в петровскую эпоху состояла в том, что он в своем духовном строе совмещал начала, сродные древнерусской и новоевропейской цивилизации. Полученное на Западе образование и богословская ученость избавили его от обскурантистского неприятия всего нового и иностранного, столь свойственного старообрядцам, а уважение к преданию и авторитету Церкви дало понимание необходимости сохранения в изменившихся условиях традиций русской православной духовности, чего так не хватало петровским реформаторам. Проповедь митр. Стефана была актуальна, согласовывалась с жизнью общества той эпохи, отвечала на запросы современной среды и освещала светом веры текущие события.

Все слова и беседы Стефана Яворского (числом более 250) можно разделить на:

догматические;

нравственные;

слова на разные случаи: похвальные, торжественные, благодарственные.

В догматически словах митр. Стефан преимущественно избирал такие темы (о молитве и ходатайстве за нас святых, о Священном предании, о вере и добрых делах, о таинствах), которые были направлены против лютеранских идей, распространявшихся в русском общество вследствие наплыва иностранцев. При этом важно, что направляя свою речь против учения Лютера и Кальвина и зараженных их вольномыслием своих русских современников, проповедник стремится на только разоблачить ложь своих противников, но и раскрыть положительное учение Православной Церкви о догматах, ими оспариваемых.

Еще одну тяжелую болезнь занесла с собой в русское общество западноевропейская цивилизация: во многих явился индифферентизм к религиозным вопросам и обязанностям благочестия православного христианства. Против этого порока, особенно распространенного между людьми высшего круга, вооружался Стефан Яворский, проповедуя о святой Православной вере, как источнике небесной мудрости, без которой земная мудрость не приносит человеку никакой пользы и есть не что иное, как юродство.

Яворский обличал также испорченность нравов тогдашнего общества которая, по его же выражению, дошла до того, что он опасается за прочность России и опасается, как бы она не упала подобно столбу Силоамскому. Яворский с большой силой восстает против незаконных разводов, сопровождавшихся очень часто насилием со стороны мужей (в том примером послужил сам Петр I), против роскоши, пиров и мотовства, порожденных самим духом петровского общества, против обманов и неправды в судах. С особенной энергией и особенно часто митр. Стефан обличает своих современник за их холодность и невнимание к богослужению.

Торжественные слова Яворского произносились в связи с самыми различными обстоятельствами: объявлением войны, победой, открытием государственной измены и т. д. В этих проповедях митр. Стефан говорил о привлекательных сторонах личности Петра I, о успехах его внешней политики, о благотворности внутренних реформ, обличая только современников, которые не пеняв значения реформ Петра, или порицали их, или злоупотребляли ими.

Проповеди Яворского составлены в форме слов; каждая из них состоит из следующих частей: темы, вступления, исследования, патетической части, заключения. Часто проповеди основываются не на содержании избранного предмета, а на каком-нибудь аллегорическом разъяснении одного слова из текста, или на каком-нибудь искусственно поставленном вопросе. Так, приводя слова Спасителя: "Поминайте жену Лотову", - проповедник вопрошает: "Как же ю, Спасителю мой, поминати? Панихиду ли за ню пети? Или в ектеньях ее поминати? Не ведаем, как ея имя".

В своих словах Яворский часто использует как источник Св. Писание, но делает это вполне схоластически, так что получается некая мозаическая картина, которая соответствует тому, что хочет сказать проповедник, но никак не содержанию Библейского текста. Желая, например, похвалить приморское местоположение новооснованного Петербурга, Яворский приводит множество текстов Св. Писания, которые подтверждают будто бы его мысль о превосходстве низменных мест, об особой близости к Богу водной стихии. При этом тексты подобраны так произвольно, что проповедник без труда тем же способом мог хвалить огонь, воздух, горы и т.п.

Деятель Русской православной церкви Стефан Яворский был митрополитом Рязанским и местоблюстителем патриаршего престола. Он возвысился благодаря Петру I, однако имел с царем ряд разногласий, которые в итоге переросли в конфликт. Незадолго до смерти местоблюстителя был создан Синод, с помощью которого государство полностью подчинило себе Церковь.

Ранние годы

Будущий религиозный деятель Стефан Яворский родился в 1658 году в местечке Яворе, в Галиции. Его родители были небогатыми шляхтичами. Согласно условиям Андрусовского мирного договора 1667 г., их край окончательно перешел к Польше. Православная семья Яворских решила покинуть Явор и переселиться на ставшую частью Московского государства. Их новой родиной оказалось село Красиловка недалеко от города Нежина. Здесь Стефан Яворский (в миру его звали Семеном Ивановичем) продолжил свое образование.

В юности он уже самостоятельно перебрался в Киев, где поступил в Киево-Могилянскую коллегию. Она была одним из главных образовательных учреждений в Южной России. Здесь Стефан проучился до 1684 года. Он обратил на себя внимание будущего Варлаама Ясинского. Юноша отличался не только любознательностью, но и выдающимися природными способностями - хваткой памятью и внимательностью. Варлаам помог ему отправиться на учебу за границу.

Учеба в Польше

В 1684 году Стефан Яворский отправился в Он учился у иезуитов Львова и Люблина, знакомился с богословием в Познани и Вильне. Католики приняли его только после того, как молодой ученик перешел в униатство. Позже этот поступок критиковался его противниками и недоброжелателями в Русской Православной Церкви. Между тем униатами становились многие ученые, которые хотели получить доступ к западным университетам и библиотекам. Среди них были, например, православные Епифаний Славонецкий и Иннокентий Гизель.

Учеба Яворского в Речи Посполитой закончилась в 1689 году. Он получил западный диплом. За несколько лет в Польше богослов обучился риторскому, стихотворческому и философскому искусству. В это время окончательно сформировалось его мировоззрение, которое определило все будущие поступки и решения. Нет сомнения, что именно католики-иезуиты привили своему ученику стойкую неприязнь к протестантам, против которых он потом будет выступать в России.

Возвращение в Россию

Вернувшись в Киев, Стефан Яворский отрекся от католицизма. Здешняя академия приняла его после испытания. Варлаам Ясинский советовал Яворскому принять монашеский сан. Наконец, тот согласился и стал иноком, приняв имя Стефана. Сперва он был послушником в Киево-Печерской лавре. Когда Варлаама избрали митрополитом, он помог своему протеже стать преподавателем витийства и риторики в Академии. Яворский быстро получал новые должности. К 1691 году он уже стал префектом, а также профессором философии и богословия.

В качестве преподавателя Стефан Яворский, биография которого была связана с Польшей, применял латинские методики обучения. Его «питомцами» были будущие проповедники и государственные чиновники высокого ранга. Но главным учеником стал Феофан Прокопович - будущий главный оппонент Стефана Яворского в Русской Православной Церкви. Хотя позже преподавателя обвинили в том, что он в стенах Киевской академии распространял католическое учение, эти тирады оказались беспочвенными. В текстах лекций проповедника, которые сохранились до наших дней, встречаются многочисленные описания ошибок западных христиан.

Наряду с преподаванием и учеными занятиями над книгами Стефан Яворский служил в церкви. Известно, что он проводил церемонию бракосочетания племянника До войны со шведами священнослужитель положительно отзывался о гетмане. В 1697 году богослов стал игуменом в Свято-Никольском Пустынном монастыре в окрестностях Киева. Это было назначение, которое означало, что вскоре Яворского ждет сан митрополита. Пока же он много помогал Варлааму и ездил с его поручениями в Москву.

Неожиданный поворот

В январе 1700 года Стефан Яворский, биография которого позволяет сделать вывод, что жизненный путь ег приближался к крутому повороту, поехал в столицу. Митрополит Варлаам попросил его встретиться с патриархом Адрианом и уговорить того создать новую Переяславскую кафедру. Посланник исполнил поручение, но вскоре произошло неожиданное событие, которое в корне поменяло его жизнь.

В столице умер боярин и военачальник Алексей Шеин. Он вместе с молодым Петром I руководил взятием Азова и даже стал первым в истории русским генералиссимусом. В Москве решили, что надгробное слово должен сказать недавно приехавший Стефан Яворский. Образование и способности к проповедям этого человека проявились самым лучшим образом при большем стечении высокопоставленных лиц. Но самое главное - киевского гостя заметил царь, который крайне проникся его красноречием. Петр I порекомендовал патриарху Адриану сделать посланца Варлаама главой какой-нибудь недалекой от Москвы епархии. Стефану Яворскому посоветовали на время остаться в столице. Скоро ему предложили новый сан митрополита Рязанского и Муромского. Время ожидания тот скрасил в Донском монастыре.

Митрополит и местоблюститель

7 апреля 1700 года новым митрополитом Рязанским стал Стефан Яворский. Епископ тут же приступил к исполнению своих обязанностей и погрузился в местные церковные дела. Однако его уединенная работа в Рязани оказалась недолгой. Уже 15 октября умер престарелый и больной патриарх Адриан. Приближенный Петра I Алексей Курбатов посоветовал ему подождать с избранием преемника. Вместо этого царь учредил новую должность местоблюстителя. На это место советник предлагал поставить архиепископа холмогорского Афанасия. Петр решил, что местоблюстителем станет не он, а Стефан Яворский. Проповеди киевского посланца в Москве привели его к сану митрополита Рязанского. Теперь он меньше чем за год перепрыгивал на последнюю ступень и формально становился первым лицом Русской Православной Церкви.

Это был стремительный взлет, ставший возможным благодаря сочетанию удачных обстоятельств и харизмы 42-летнего богослова. Его фигура стала игрушкой в руках власти. Петр хотел избавиться от патриаршества как вредного для государства института. Он планировал реорганизовать церковь и напрямую подчинить ее царям. Первым воплощением данной реформы стало как раз учреждение должности местоблюстителя. По сравнению с патриархом, человек с таким статусом обладал гораздо меньшими полномочиями. Его возможности были ограничены и контролировались центральной исполнительной властью. Понимая характер петровских преобразований, можно догадаться, что назначение буквально случайного и чужого для Москвы человека на место главы церкви было обдуманным и заранее спланированным.

Едва ли этой чести искал сам Стефан Яворский. Униатство, через которое он прошел в молодости, и другие особенности его взглядов могли стать причиной конфликта со столичной общественностью. Назначенец не хотел крупных неприятностей и понимал, что его ставят на «расстрельную» должность. К тому же богослов скучал по родной Малороссии, где у него было много друзей и сторонников. Но отказать царю он, конечно, не мог, поэтому смиренно принял его предложение.

Борьба с ересями

Переменами были недовольны все. Москвичи называли Яворского черкасом и обливанцем. Иерусалимский патриарх Досифей писал русскому царю, что не стоит продвигать наверх уроженцев Малороссии. Петр не обратил ни малейшего внимания на эти предостережения. Однако Досифей получил извинительное письмо, автором которого был сам Стефан Яворский. Опала была ясна. Патриарх не считал киевлянина «вполне православным» из-за его давнего сотрудничества с католиками и иезуитами. Ответ Досифея Стефану не был примирительным. Только его преемник Хрисанф пошел на компромисс с местоблюстителем.

Первой проблемой, с которой Стефану Яворскому пришлось столкнуться в новом качестве, был вопрос старообрядчества. В это время раскольники распространяли по Москве листовки, в которых столица России называлась Вавилоном, а Петр - антихристом. Организатором этой акции стал видный книгописец Григорий Талицкий. Митрополит Стефан Яворский (Рязанская кафедра осталась в его ведении) пытался переубедить виновника волнений. Этот спор привел к тому, что он даже издал собственную книгу, посвященную знамениям пришествия антихриста. В труде разоблачались ошибки раскольников и их манипулирование мнением верующих.

Противники Стефана Яворского

Помимо старообрядческих и еретических дел, местоблюститель получил полномочия определять кандидатов для назначений в пустующих епархиях. Его списки проверялись и согласовывались самим царем. Только после его одобрения выбранный человек получал сан митрополита. Петр создал еще несколько противовесов, которые заметно ограничивали местоблюстителя. Во-первых, это был Освященный собор - собрание епископов. Многие из них не были ставленниками Яворского, а некоторые являлись его прямыми оппонентами. Поэтому ему приходилось каждый раз отстаивать свою точку зрения в открытом противостоянии с другими церковными иерархами. Фактически местоблюститель был только первым среди равных, поэтому его власть не могла идти ни в какое сравнение с прежними полномочиями патриархов.

Во-вторых, Петр I усилил влияние Монастырского приказа, во главе которого он поставил своего верного боярина Ивана Мусина-Пушкина. Этот человек позиционировался как помощник и товарищ местоблюстителя, но в некоторых ситуациях, когда царь считал это необходимым, он становился прямым начальником.

В-третьих, в 1711 году прежняя была окончательно распущена, а на ее месте возник Его указы для Церкви приравнивались к царским. Именно Сенат получил привилегию определять, подходит ли кандидатура, предложенная местоблюстителем, на место архиерея. Петр, который все больше втягивался во внешнюю политику и строительство Санкт-Петербурга, делегировал полномочия управления церковью государственной машине и теперь вмешивался только в крайнем случае.

Дело лютеранина Тверитинова

В 1714 году произошел скандал, который еще сильнее расширил пропасть, по разные стороны которой стояли государственные мужи и Стефан Яворский. Фотографий тогда не существовало, но даже без них современные историки смогли восстановить облик Немецкой слободы, особенно разросшейся при Петре I. В ней жили иностранные купцы, мастера и гости преимущественно из Германии. Все они были лютеранами или протестантами. Это западное учение стало распространяться и среди православных жителей Москвы.

Особенно активным пропагандистом лютеранства стал вольнодумный лекарь Тверитинов. Стефан Яворский, покаяние которого перед церковью произошло много лет назад, помнил о годах, проведенных рядом с католиками и иезуитами. Они привили местоблюстителю нелюбовь к протестантам. Митрополит Рязанский начал преследования лютеран. Тверитинов бежал в Санкт-Петербург, где нашел покровителей и защитников в Сенате среди недоброжелателей Яворского. Был издан указ, согласно которому местоблюститель должен был простить мнимых еретиков. который обычно шел на компромисс с государством, на этот раз не захотел уступать. Он обратился за протекцией напрямую к царю. Петру не понравилась вся история с преследованиями лютеран. Между ним и Яворским вспыхнул первый серьезный конфликт.

Меж тем местоблюститель решил изложить свою критику протестантизма и взгляды на православие в отдельном сочинении. Так, он в скором времени написал свою самую известную книгу «Камень веры». Стефан Яворский в этом произведении вел привычную проповедь о важности сохранения прежних консервативных устоев православной церкви. При этом он пользовался риторикой, которая была в то время распространена у католиков. Книга была преисполнена неприятием реформации, которая тогда восторжествовала в Германии. Эти идеи и пропагандировали протестанты Немецкой слободы.

Конфликт с царем

История с лютеранином Тверитиновым стала неприятным звоночком, сигнализирующим об отношении церкви и государства, придерживавшихся противоположных позиций по поводу протестантов. Однако конфликт между ними был гораздо глубже и со временем только расширялся. Он усугубился, когда вышло сочинение «Камень веры». Стефан Яворский с помощью этой книги пытался отстоять свою консервативную позицию. Власти же запретили ее публикацию.

Тем временем Петр перенес столицу страны в Санкт-Петербург. Постепенно туда переехали все чиновники. Местоблюститель и митрополит Рязанский Стефан Яворский оставался в Москве. В 1718 году царь повелел ему отправиться в Санкт-Петербург и начать работать в новой столице. Это вызвало недовольство Стефана. Царь резко ответил на его возражения и не стал идти на компромисс. Тогда же он высказал идею о необходимости создания Духовной коллегии.

Проект по ее открытию было поручено разработать Феофану Прокоповичу - давнему ученику Стефана Яворского. Местоблюститель не соглашался с его пролютеранскими идеями. В том же 1718 году Петр инициировал наречение Феофана Псковским епископом. Тот впервые получил реальные полномочия. Ему пытался оппонировать Стефан Яворский. Покаяние и мошеничество местоблюстителя стали темой разговоров и слухов, распускавшихся по обеим столицам. Против него были настроены многие влиятельные чиновники, сделавшие карьеру при Петре и бывшие сторонниками курса на подчинение церкви государству. Поэтому репутацию митрополита Рязанского пытались очернить самыми разными методами, в том числе и припоминая ему связи с католиками во время учебы в Польше.

Роль в суде над царевичем Алексеем

Тем временем Петру пришлось разрешать еще один конфликт - на этот раз семейный. Его сын и наследник Алексей был не согласен с политикой отца и, в конце концов, бежал в Австрию. Его вернули на родину. В мае 1718 года Петр приказал Стефану Яворскому прибыть в Санкт-Петербург, чтобы представлять церковь на суде над мятежным царевичем.

Ходили слухи, что местоблюститель симпатизировал Алексею и даже поддерживал с ним связь. Однако документальных подтверждений этому нет. С другой стороны, точно известно, что царевичу не нравилась новая церковная политика отца, и он имел много сторонников среди консервативного московского духовенства. На суде митрополит Рязанский пытался защитить этих священнослужителей. Многих из них вместе с царевичем обвинили в государственной измене и казнили. Стефан Яворский повлиять на решение Петра так и не смог. Местоблюститель сам отпевал Алексея, таинственно умершего в своей тюремной камере накануне исполнения приговора.

После создания Синода

Несколько лет шла проработка законопроекта о создании Духовной коллегии. В итоге она стала называться Святейшим правительствующим Синодом. В январе 1721 года Петр подписал манифест о создании данного органа власти, необходимого для контроля над церковью. Новоизбранные члены Синода были спешно приведены к присяге, а уже в феврале учреждение начало постоянную работу. Патриаршество официально было отменено и оставлено в прошлом.

Формально Петр поставил во главе Синода Стефана Яворского. Тот был настроен против нового учреждения, считая его гробовщиком церкви. Он не бывал на заседаниях Синода и отказывался подписывать издаваемые этим органом бумаги. На службе российского государства Стефан Яворский видел себя совсем в другом качестве. Петр же держал его на номинальной должности только для того, чтобы продемонстрировать формальную преемственность института патриаршества, местоблюстительства и Синода.

В высших кругах продолжали распространяться доносы, в которых оговаривался Стефан Яворский. Мошеничество при постройке Нежинского монастыря и другие нечистоплотные махинации приписывались митрополиту Рязанскому злыми языками. Он стал жить в состоянии непрекращающегося стресса, что заметно повлияло на самочувствие. Стефан Яворский скончался 8 декабря 1722 года в Москве. Он стал первым и последним многолетним местоблюстителем Патриаршего престола в российской истории. После его смерти начался двухвековой синодальный период, когда государство сделало церковь частью своей бюрократической машины.

Судьба «Камня веры»

Интересно, что книга «Камень веры» (главный писательский труд местоблюстителя) была издана в 1728 году, когда он сам и Петр уже были в могиле. Произведение, критиковавшее протестантизм, имело необычайный успех. Его первый тираж был быстро раскуплен. Позже книга еще несколько раз переиздавалась. Когда во время правления Анны Иоанновны у власти было много фаворитов-немцев лютеранского вероисповедания, «Камень веры» вновь оказался под запретом.

Произведение не только критиковал протестантизм, но, что гораздо важнее, стало самым лучшим на тот момент систематическим изложением православного вероучения. Стефан Яворский подчеркивал те места, в которых оно отличалось от лютеранства. Трактат был посвящен отношению к мощам, иконам, таинству евхаристии, священному преданию, отношению к еретикам и т. д. Когда православная партия окончательно восторжествовала при Елизавете Петровне, «Камень веры» стал главным богословским произведением Русской Церкви и оставался таковым на протяжении всего XVIII столетия.

Из Киево-Могилянской академией связана жизнь и творчество ст. Яворского, украинского и русского писателя, церковно-политического деятеля, философа. Ст. Яворский (в миру Симеон Иванович) родился 1658 в г.. Явор (теперь Львовская область) в семье мелкопоместного шляхтича, которая впоследствии переехала в с. Красиловка вблизи Нежина. Начальное образование получил в Нежине, закончил Киево-Могилянской академии, а затем, приняв униатство, совершенствовал свои знания в коллегиях Львова, Люблина, Познани, Вильно. Вернувшись в Киев, отказался от униатства, поступил в монахи под именем Стефана. Преподавал в Киево-Могилянской академии поэтику, риторику, философию, теологию. В 1700 возводится в сан епископа и назначается митрополитом Рязанским, а после смерти патриарха Андриана (+1702) - блюстителем патриаршего престола Используя уважение к ст. Яворского как представителя консервативных сил российского духовенства, Петр назначил его президентом Святейшего Правительствующего Синода, которым после реформы русской православной церкви 1721 заменяется патриаршее правление, а единоличное епископское управление епархиями было заменено соборным синодальным управлением через епископа. Умер ст. Яворский в Москве 16 (27) ноября 1722, завещав свою библиотеку Нежинском монастырю.

Ст. Яворский был высокообразованным человеком своего времени. За стихи на украинском, польском, русском и латинском языках получил звание "лавроносного поэта". Как проректор Славяно-греко-латинской академии в Москве реформировал в ней учебный процесс вроде Киево-Могилянской академии и западноевропейских университетов, основал при академии театр. В проповедях поддерживал и обосновывал необходимость реорганизации армии, создание флота, развития торговли и промышленности, распространение образования. Автор многих произведений религиозного и философского характера. На момент написания работы изданы два тома произведений Ст. Яворского, подготовлено к изданию третий из запланированного трехтомника.

Что касается философских взглядов ст. Яворского, то они нашли отражение в его философском курсе "Философские соревнования...", который он читал в Киево-Могилянской академии в 1691-1693 гг. Философский курс ст. Яворского состоял из трех частей: логики, физики и метафизики, что соответствовало тогдашним представлениям о структуре философского знания. Заметное место в курсе занимала натурфилософия, в интерпретации проблем которой он тяготел ко второй схоластики. Несмотря на теологическую направленность курса, в нем содержалось много положений и идей, перекликались с новейшими достижениями научной и философской мысли того времени, близких к взглядам Дж. Бруно, Ф. Бэкона, Р. Декарта, не говоря о прямые ссылки и обращения к трудам Р. Арриаги, Ф. Суареса, Фенсена, то летом.

Следуя общей в то время теистической концепции о сотворении мира Богом, Ст. Яворский, как и другие представители украинской философской мысли, представленные профессорами Киево-Могилянской академии, отождествлял Бога и природу, признавая материальность последней. Само понятие материи он понимал во многих определениях: мать, потому что есть матерью форм; субъектом, потому что в ней субьективуються все изменения; массой, потому что, разделяясь на части, образует различные соединения; происхождению, поскольку возникает принципу порождение вещей; элементом, потому, что все с ней возникает и в ней превращается. С последним ст. Яворский связывал догадку о круговороте вещей в природе. В соотношении формы и материи первенство отводил материи, подчеркивая, что не форма порождает материю, а наоборот, материя является первичным субъектом, поэтому форма зависит от материи. Материя является причиной формы, зависит от нее только Апостериорные. Ст. Яворский считал, что материю бездействует. Она деятельная, и эта деятельность измеряется количественно. Все в природе состоит из материи, потому что в ней нет ничего более раннего по первоматерию. Материя имеет свое собственное существование, отличное от существования формы. Если бы материя существовала благодаря существованию формы, то она создавалась бы столько, сколько создавались формы, потому что сколько раз она приобретала бы все другие формы, столько раз она погибала бы и столько раз переставали бы существовать формы. Материя, утверждает ст. Яворский вслед за Аристотелем, является непороджуваною и неуничтожима. Первоматерию является настоящей материальной причиной формы и сочетания, имеет не только потенциальное бытие, но и настоящее актуальное бытие в отношении вещи. Относительно духовных форм, то, по мнению Яворского, они также производные, вторичные и зависят от материи.

Активность материи ст. Яворский связывал с движением. Движение он делил на четыре вида, которые совпадают с классификацией Аристотеля: рождение и смерть, рост и уменьшение, изменение качества, пространственное перемещение. Интересно, что, задавая вопросы об изменениях вещей, он использовал не просто понятие "отрицание", а "отрицания отрицания", хотя еще не придавал ему формы всеобщности, закона развития.

Признавая объективный характер причинности, Ст. Яворский классифицировал причины по Аристотелю: материальная, формальная, действующая, целевая, делая предположение, что причины, подчиняя последствия, выделяют сами себя в сущность вещей, которые возникают и тем самым определяют их. При этом он был убежден в непосредственной зависимости вещей природы от Бога как творческой причины. В своем курсе ст. Яворский выдвинул ряд догадок относительно соотношения движения и покоя, их противоречивости. В противовес тем, кто считал, что время существует только благодаря интеллекту, он не только отстаивал объективность времени, связывал его с движением, но и отмечал: время есть движение относительно предыдущего положения вещей. По его мнению, каждое непрерывное тело состоит из частиц, способных делиться до бесконечности.

Ссылаясь на принцип Декарта-Гассенди, Ст. Яворский объяснял движением мельчайших частиц тепло и другие изменения природных явлений. Достаточно часто для объяснения непонятных процессов он обращался к действию антиперестазы, под которой понимал смену одного противоположного процесса или явления вследствие присутствия второго, противоположного явления, которое влияет на первое. Например, зимой отверстия земли плотно закрываются и тепло, которым дышит земля, не может выйти. Накопившись, оно согревает пещеру или подвал. Философ был твердо убежден в том, что люди не только способны узнавать определенные вещи, но и сами создавать их, как это сделал Альберт Великий, создав работа.

Курс ст. Яворского включал также курс психологии, который признан одним из первых и наиболее значимых в Киево-Могилянской академии. При изложении этого курса он опирался на труд Аристотеля «О душе», а также на другие произведения, в которых исследовались биологические процессы. Предметом психологии Яворский считал субстанциональную понятие "душа". Душу он рассматривал как форму органического тела, а также тела физического, которое имеет жизнь в потенции, выделяя три ее вида: вегетативную для растений, чувственного для животных, разумную для человека. Опираясь на данные естествознания того времени, Яворский дал достаточно основательную характеристику каждой из них, подчинив этот материал для обоснования своей гносеологической концепции. Яворский не сомневался в том, что объекты ощущений существуют вне нас. Ними встает все то, что противостоит нашим ощущениям и воспринимается ими. Чувственные образы образуются от объектов, хранятся с теми же предметами, от которых они происходят. Ощущение он делил на внешние и внутренние, в определенной степени совпадало с учением Локка о первичных и вторичных качествах. К внутренним ощущениям Яворский относил общее ощущение, представление, образ, память. Исходя из утверждения о чувствительности души, он называл эти ощущения материальными. К внутренним ощущениям относил также сны и фантазии. Органом внутренних ощущений философ считал мозг, а объектами - все то, что воспринимается внешними чувствами. На вопрос, как образуется душа, отвечал в духе сенсуализма.

Несмотря на признание того, что разумная душа создается Богом, Яворский неоднократно подчеркивал ее связи с телом, ставя в зависимость от материи познавательные свойства. При рассмотрении вопроса о соотношении разума и веры придерживался положения о разграничении философии и теологии в соответствии с принципом двойной истины, что давало ему возможность сохранять лояльность по религиозной идеологии, и в то же время подсознательно, даже вопреки своей собственной воле освободить философию ОТ назойливой теологической ожоги. И все же, когда речь шла о вере, он отвергал всякие вмешательства в нее ума, требовал подчинять его авторитета церкви, сборов, догматов, а высшей мудростью считал теологию.

Указанное отнюдь не означало отрицание ст. Яворским разума как такового, его роли и значения в жизни человека. Он был убежден в том, что Бог одарил человека разумом для того, чтобы она узнавала и подчиняла мир для своих собственных нужд, господствовала над "птицы небесные, звери и скоты земные, рыбы, преходящия стезю морские... сами стихии мира сего разуму покорил человеческому, иже где же, воли своей владетельствует. Весть бы, яко же хожет, в свою потребность воздухом обладати, умеет огненное естество хотению своему подчиниты, землю из нея рождаемая более же и в сокровищах ее содержимая знает на свои пожитки располагаты, плоды и богатства ". Не признал он и "судьбы", рока, года, расценивая их как явления человеческой фантазии, потому что не они, а деятельность человека, его разум является залогом человеческого счастья. Но опять-таки на общем фоне приведенного выше ст. Яворский отстаивал идею предсказания всех исторических событий Богом, защищал принципы средневекового богословия от еретических учений, нетерпимо относился ко всяким идей свободомыслия до оправдания убийства еретиков, когда речь шла о религиозной вере. Полностью поддерживая все реформы Петра I, ст. Яворский решительно выступал против подчинения церкви светской власти, утверждая приоритет первой даже в политических делах.